На моём столике уже поднимается пар из огромной чашки чая, рядом — тарелочка с эклерами. С наслаждением делаю несколько глотков приятно обжигающей жидкости. Липа, мята, чабрец. Лёгкие медовые нотки. Вкусно… Двумя пальцами беру с тарелочки эклер, подношу ко рту. Форма и размер — точь-в-точь член Толика. Может быть, немного толще. Медленно кусаю похрустывающую в зубах плоть пирожного. Сходство с членом усиливает белая капля крема, выдавившаяся с другой стороны. Аккуратно, кончиком языка слизываю ее, чувствуя, как улыбка от уха до уха растягивает лицо. Тихо млею от тепла и уюта. В голове — божественная пустота. И тишина. Боже, как хорошо-то… Тихое блаженство охватывает каждую клеточку тела.
…
Из вязкой медовой неги, на грешную землю меня возвращает вкрадчиво-настойчивый голос… Так и есть. Официант,и вытянувшись в струнку и одновременно слегка наклонившись, нависает надо мной.
— Простите. Мы работаем до последнего клиента, но суточную кассу мне нужно сдать до полуночи. Вы не могли бы расплатиться? — протягивает он счёт.
Ещё толком мало что соображая, я машинально открываю сумочку, достаю кошелек и отлистываю нужное количество купюр, не забыв и про чай.
— Сдачи не надо, — небрежно и, как мне казалось тогда, царственно произношу я. Беру в руки свой старенький, маленький мобильник и машинально разблокирую экран. На экране пять пропущенных вызовов от мамы… Часы показывают без десяти полночь. Вот это дааа… Засиделась я, однако. Автобусы ещё ходят, но почему-то мысль об общественном транспорте вводит в уныние.
— Молодой человек, — окликиваю я уже собиравшегося уходить официанта, — Вы не могли бы вызвать мне такси?
Официант коротко кивает и удаляется…
…
Выходные пролетели в обычной унылой домашней суете. Некоторое время пришлось провести в процессе секретного удаления следов спермы с подкладки моего пуховика… Какая же я умница,ивсе таки, что не решилась лишаться невинности прямо там, в антисанитарии зала кинотеатра… Но, как гласит народная мудрость, "Чем тоньше лёд, тем больше людей хочет убедиться, выдержит ли он". Меня было уже не остановить. С моей девственностью нужно было что-то решать. Я уже ощутила упругость и мощь мужского члена, его энергетику и пульсирующую силу. Я даже попробовала его на вкус. Теперь я хотела … Нет, я жаждала ощутить его внутри себя. Крамольную мысль самостоятельно избавиться от этой самой "складки слизистой оболочки с отверстием, прикрывающей вход во влагалище между внутренними и наружными половыми органами некоторых млекопитающих" я отмела почти сразу. Это было слишком постыдно даже для меня. Нет. Толик меня трахнет. Ну, или я его. И я ворвусь в мир женщин при помощи эрегированного мужского члена, но не при помощи пальца или, простигосподи, пенала от зубной щётки… Осталось придумать где… И эта проблема казалась нерешаемой.
Понедельник. Снова началась привычная школьная жизнь… Как поступить с Толиком? Игнорить, как обычно? Или отловить его, прижать к теплой стеночке и высказать ему все, что о нем думаю? Бросить меня в такой момент…
В общем, я морозилась как могла, с удовлетворением наблюдая, как горе-хуеносец медленно, но верно теряет привычное благостно-заторможенное расположение духа. На большой перемене в школьном буфете этот герой-любовник всё-таки подошёл ко мне.
— Ты… Это самое… Прости меня, Наташа. — с трудом подбирая слова, едва слышно начал он.
— После уроков поговорим — решив ещё больше поднять градус кипения, холодно ответила я.
...
Шесть уроков — это всё-таки чересчур. Даже очень. Но неумолимая школьная программа была запрограммирована так, чтобы по максимуму впихнуть в наши головы невпихуемое. Выпускной класс, как ни крути. Ещё какие-то полгода — и добрая половина безалаберной школоты ринется прочь из этих стен. По шарагам, заводам, на вольные хлеба… Из оставшихся же сформируют ещё два уж совсем выпускных класса, где ещё два долгих года будут выталкивать в их головы доброе-вечное… Я же свой выбор уже сделала. Пусть он и огорчит родителей, но этот выбор мой и ничей больше.
Такие вот невесёлые мысли заполняли мою голову, когда я машинально запихнула книжки-тетрадки в рюкзачок и покинула класс, направляясь в гардероб. Получив в обмен на номерок от запыхавшегося дежурного свой пуховик, я, быстро одеваясь на ходу, устремилась к выходу. Выйдя на крыльцо школы, я оглядела двор. Толика нигде не было. "Слинял, собака…" — пронеслась в голове невесёлая мысль.
Ну что ж… Стало быть, ловить больше нечего. Ну ничего. Закончу 9 класс, поступлю в художку, а там будь как будет. И, возможно, когда-нибудь меня лишит невинности какой-нибудь начинающий Малевич или даже Кандинский.
***
Высокий, утонченный, непременно с длинными черными волосами и тонкими чувственными кистями рук. Скорее всего, это произойдет на какой-нибудь разнузданной студенческой пирушке. Он будет братом одной моей одногруппницы, лучшей подруги. В его квартире и будет происходить вечеринка.
И вот уже, ближе к ночи, непонятная и одинокая я буду сидеть одна и курить на холодном заснеженном балконе, набросив на плечи чужой не по размеру, тяжёлый тулуп. (Какой тулуп, блядь?!!) Он выскочит на балкон разгоряченный из жаркой натопленной комнаты. Он будет немного пьян и искромётен. Сядет рядом со мной и я, заметив, что ему холодно, наброшу тулуп ему на плечи. Мы будем сидеть рядом, накрытые одним тулупом и курить, созерцая безумный хоровод крупных снежинок за чуть приоткрытыми створками застекленного балкона.
Он приобнимет меня за талию свободно и властно, все теснее прижимаясь ко мне и будет нести какую-то несусветную чушь ниочём. Я же буду слушать, не понимая смысла, вежливо поддакивать, сосредоточившись на ощущении его руки на талии. Как она медленно, но неотвратимо, поглаживая и плотно прижимаясь, ползет вверх, к груди. И вот уже его ладонь полностью ложится на мою упругую "двоечку" (Господь, пусть это будет хотя бы полторашка к тому времени, а не этот испанский стыд, единичка с натяжкой, как сейчас в у меня в лифчике), заставляя сосочек твердеть, плотно натягивая тонкую ткань обтягивающей водолазки. И он почувствует ладонью эту упругую кнопочку и станет мягко сжимать ее своими тонкими пальцами, не переставая нести какую-то чушь о Малых Голландцах или художниках-передвижниках…
Жаркая упругая волна разольётся от груди по всему телу, до кончиков пальцев на ногах и отразившись, зажжёт там, в потаённом местечке, настоящее пламя, от которого тяжелеет низ живота и набухают, наливаются кровью те, нижние губки. И прозрачная вязкая влага смачивает ткань ставших тесными трусиков…
Я прерву его поток красноречия, заткнув рот долгим мокрым поцелуем. Наши языки сплетаются в вихре непристойного африканского танца… И вот мы уже стоим, тесно прижавшись друг к другу, уже ненужный тулуп валяется на полу, а мы яростно целуемся, зажмурившись и не замечая ничего вокруг. Его руки блуждают по моей спине, проходятся между лопаток, заставляя вздрагивать и прижиматься все сильнее и сильнее, потом опускаются на мою упругую попу, сжимая ягодицы. Низом живота я явственно чувствую сквозь одежду, как напрягся и рвется наружу его пульсирующий член. Ещё секунда, и вот он уже оказывается сзади, целуя мой затылок и шею. От этого немного щекотно и мурашки удовольствия покрывают все моё тело. Его железобетонный стояк упирается мне в поясницу, а руки уже проникли под водолазку и мнут, дразнят, ласкают мои набухшие груди. Мне трудно дышать, в ушах звон… Когда его рука, скользнув вниз, устремляется в мои обтягивающие джинсы, я втягиваю живот, чтоб эта узкая ладонь художника скорее достигла заветного центра наслаждения. И вот уже его палец немного, всего на одну фалангу, ныряет в мою горячую мокрую дырочку, зачерпнув как кисть с палитры краски, немного моей влаги… Затем его палец нежно, вращательными движениями ласкает мой готовый лопнуть от напряжения клитор.
Это прикосновение, это касание, это проникновение в меня, этой самой пальчиковой кисти, вызывает у меня такой восторг, что я тут же начинаю неистово двигаться в такт движениям его пальца. Я выгибаюсь, как кошка, я запрокидываю голову, я стараюсь изо всех сил, чтобы быть еще ближе к нему, еще ближе, еще… Я неистово трусь поясницей об его закованный в джинсовую ткань упругий пульсирующий орган. Моя рука ныряет под водолазку, сжимает до боли набухшую изюминку сосочка и меня накрывает волной непостижимого по своей силе и остроте оргазма…
Одним движением он поворачивает меня к себе лицом, смотрит в глаза, и говорит: – Я хочу тебя. Прямо сейчас. Идем со мной… Я смотрю на него, ничего не понимая и не соображая. – Я говорю, что я хочу тебя прямо сейчас, – повторяет он. – А ты хочешь меня? – Да... – шепчу я. – Тогда идем в спальню, – говорит он и берет меня за руку…
***
Робкое касание к моему плечу вырывает меня из сладких грёз. Исчез балкон, ночь, тулуп… Исчез и молодой художник с его длинными волосами. Вместо него возле меня стоял Толик собственной персоной. Сама того не понимая, погруженная в приятные мечтания, я, оказывается, свернула во дворы, как я обычно срезала дорогу к дому. И теперь нас окружали мрачные, выкрашенные в самый убогий оттенок светло-зеленого, панельные девятиэтажки. Но кое-что осталось. Остались снежинки, чинно и медленно спускавшиеся с небес на грешную землю. Осталось также тянущее ощущение тяжести внизу живота и тело ощущало как пропитались влагой простые хлопчатобумажные трусики.
