«В котлах его варили,
и пили всей семьей,
Малышки — медовары,
В пещерах под землей»…
- Прежде, чем что-то сделать, испроси благословения, - учила опекунша новообращенного.- Вместо «спасибо» - «Спаси Господи». Без благословения из монастыря выходить не положено!
- Ну, у меня же скоро учеба начнется в университете, у меня есть девушка, друзья, дом, - удивлялся пленник. - Что ж я в монастыре этом безвылазно сидеть должен?
- Если будешь правильно себя вести, у тебя столько денег будет, что никакая учеба тебе в жизни не понадобится. Плюй на все, да мне доверься, всем твоим слабостям потакать буду! - Лукаво липла к уху наследника наставница, - в мир будешь выходить, когда повелю. А время интересно можно и в монастыре проводить, а?! - Многообещающе подмигнула игуменья глазом огненным, - к тому же тебе, чтобы наследство получить, надо сильно постараться. Бабушка твоя строгая была, но глупая, так бумаги запутала, что сам черт не разберет. Да и совет опекунский начеку, его не проведешь, не разжалобишь. Вот признаем тебя недостойным наследства, а пунктик такой есть в бумаге, что будешь делать тогда?
- Сами святая, а сами про чертей вспоминаете, - дулся Женька.
- И монахам ничего человеческое не чуждо, и нас на остренькое да солененькое тянет, - снова подмигнула эта змея подколодная.
Злой она была, да веселой. А эта смесь в человеке губительная.
- Сегодня, как стемнеет, да монастырские улягутся, я тебя нашим медком угощу. Знатный медок, целебный, да пахучий!
- Бе - е, ненавижу мед, - брезгливо распялил губы барчук.
- Этот полюбишь! Вкус у него с горчинкой легонькой. Даже от маааленькой ложечки остается приятное, послевкусие ореховое…
Предложенные комнаты молодому гостю не понравились, темноватые, хотя и с богатой мебелью, сплошь из дуба мореного. В главной - в углу — целый иконостас с ликами строгими, почти страшными, и запахи сладкие, приторные. Пахло яблоками спелыми, да корицей шелковой.
Квартирант заглянул в огромный холодильник с единственным, каким то игривым магнитиком на двери: включилась мягкая бирюзовая подсветка и высветила в его внутренностях целый склад продуктов, даже не тронутых: колбасы разные, балык, молоко, тан, шпик, фрукты, овощи. Только пива пять сортов. Вот тебе и обитель монашеская!
Новоявленный постоялец сорвал с грозди виноградной пару ягод фиолетовых, сунул в рот и бесшумно прикрыл дверь холодильника.
Кровать в спальне широкая, двухместная, что для монастыря тоже удивительно. И душевая комната — богатая, с ванной просторной, малахитовой, зеркалом во всю стену и множеством средств косметических — шампуней, гелей, скрабов и набором полотенец, фактически гостиничным. А еще халат, тапочки, шапочка для волос — все как в отеле фирменным, кабы не иконостас, да запах этот навязчивый.
Едва огляделся постоялец, да освоился, в покои вьюркнул ключник монастырский Егорушка, лет пятьдесят ему, худощав и скрытен, от разговоров уклоняется. Внес ноутбук, поставил на столик журнальный, подключил к плазме, буркнул, что так велела матушка и исчез - улетучился.
Женька собрался было опробовать ванную, но тут явилась игуменья, разведать, удобно ли подопечный устроился.
Вскоре она кормила его медом густым с серебряной ложечки, просила не проронить ни капельки. Окормляемый мычал, крутил зрачками, не успевая тот мед проглатывать, а матушка все потчевала его и потчевала, подтирая салфеткой вокруг губ.
- Сходи в церковь, на службу, да поставь за бабушку свечечку, - наставляла она юношу. - Она, небось в аду теперь мается, а от свечки ей облегчение.
Внук покойницы жаловался, что не может сам надевать монашее облачение, все задом наперед получается.
- Тренируйся и скоро привыкнешь, - ухмылялась Аглаюшка, и ее легкие, рыжие усики схватывались золотом в луче солнечном, сквозь окно пропущенном. - Ну, скажи, тебе же это нравится, особенно, что ты без белья? Нравится?! Послушница ты наша новоначальная…
Паренек смущался и ежился, а она , меж тем продолжила:
- Распорядок дня тебе необязателен, в сетку расписаний не будешь вписана. Будешь у нас нести чин ангельский, - снова загадочно подмигнула эта гидра бедрастая. - А вообще же с тобою одни проблемы мне. А вдруг наша тайна обнаружится? Ну да делать теперь уж нечего. Взвалила я крест с тобой на себя, прости Господи.
Повздыхав, да поохав, удалилась она, а в покои явились две хрупких насельницы, дружно поклонившись «сестре Евгении», убрали со столика блюдечко с остатками меда кирпично — красными, ложечку, да салфетки испачканные.
Женька отмывал липкие губы в ванной, смотрелся в зеркало, ему чего-то так радостно делалось и монастырь таким уютным казался, что, после ванны, он брыкнулся на постель и засмеялся тихонечко.
Он взял смартфон, набрал невесту Кристинушку, жалея, что пальцы еще мокрые и такой чепухи ей наговорил, какой никогда не наговаривал.
Про тайны болтал какие-то, про расставанья вынужденные, но недолгие, и даже про графа Монте — Кристо что-то рассказывал.
Ему вдруг стало холодно, он отыскал пульт от кондиционера и прибавил градусов, но едва снова в постель вернулся, его словно обдало жаром, и он мгновенно разделся до гола, хотя и путался в юбках этих, да оборках бесконечных, а потом ужом извивался поверх покрывала, позабыв, что дверь не заперта, и войти к нему кто угодно может.
Он смахнул покрывала и погрузился в одеяла лебяжьи, пуховые.
Какая-то легкость небывалая словно растворяла тело в струях прохладных, мягких, ментоловых, и он его вообще не чувствовал, и тут же огонь на него накатывал, словно щепку корежил и скручивал.
«Видно Дьявол тебя целовал,
В жаркий рот, тихо плавясь от зноя»…
"Огнеборец" выскочил из постели, как ошпаренный, и вприпрыжку помчался на половину наставницы.
А та ждала его, стоя спиной к полке каминной, локтем об нее опершись. Простоволосая, одета она была в просторную, короткую, мирскую накидку, с плеча спадающую, ее голые, слегка отвисшие, сучьи груди торчали крепкими сосками в стороны. Той рукой, опиралась на которую, ее птичьей кистью, она бесстыже приподнимала край накидки, которая, широким, кружевным полукружьем свисая, внизу оголяла крутое бедро и аккуратно подбритую вагину голую, но ровно настолько, чтоб лишь намекнуть на черный пушок влагалища, узкой дорожкой в промежность сбегающий, чтоб только дать понять, что женщина без белья. И не более. Сладко пахло сандаловыми палочками, легкий дымок курился над ароматическими свечками.
- Матушка Аглая, сюда же зайти могут. - Как-то, словно испуганно запищал вбежавший, - а вы в виде таком!
- А никто сюда не зайдет, коли я не велю. Не посмеет.- С усмешкой молвила эта курва рыжая.
Женька, рот раскрывши на фурию пялился, глаз отвести не в силах, и невольно трогал свои половые органы.
- Матушка Аглая, у меня раздражение от перин ваших, - взмолился он, порхая буквально на цыпочках, - все чешется, умоляю, мази дайте какой — нибудь.
Глаза змеи блеснули холодно, и зрачки их стремительно сузились, и она как-то очень торжественно молвила:
- Грешна ты, Евгения, грешна и не каешься, потому Господь и шлет тебе испытание. Да и мир весь во грехах погряз, в извращениях и похоти, потому и нету покоя нам, потому и маемся, в аллергиях, да заразах всяческих...
А небо над монастырем — синее. И облака — белые, и летят они стремительно, словно сильным ветром гонимые. И бегут по земле их тени легкими темными пятнами, что взбегают на пригорки лесистые, да ныряют в овраги глубокие, а потом идут по цветущему вереску, словно лодки по фиолетову озеру.
И висят над соцветьями яркими пчелы тучные, да тяжелые, и в нектаре их чуткие усики, и в нектаре их лапки мохнатые. Вот иные ныряют в бутончики и хлопочут там дружно, да радостно. А иные взлетают с бутончиков и летят на далекие пасеки над полями с хлебами поспевшими, над лугами, что давеча скошены, над домами, мостами, дорогами, над церквами, блестящими золотом. И швартуются к ульям на пасеках, и медами те улии полнятся…
"Пришел король шотландский,
Безжалостный к врагам,
Погнал он бедных пиктов
К скалистым берегам.
На вересковом поле,
На поле боевом
Лежал живой на мертвом
И мертвый - на живом"...
И жил своей повседневной жизнью монастырь. Сестры вышивали нитью серебряной, да золотой. Писали иконы. Серьезное дело сестер золотошвеек — изготовление воздуха да покровцов для богослужений архиерейских по эскизу древнему с применением жемчуга натурального, нити золотой, да камней драгоценных.
Но все это больше для смирения, да отвода глаз.
Другим курсом шел "корабль" белокрылый этот. Ведь не даром сановитые пастыри спешили сюда со всех концов земли благословенной и из столицы самой.
Ну, а потом был праздник великий. И много дорогих машин к монастырской стене съехалось. Автомобили гостей самых почитаемых были во двор обители пропущены. Стоят там представительский «Мерин» матронушки и черный «Ягуар» митрополита Лариона, на службу в обитель прибывшего.
По двору, да по всем помещениям металась челядь монастырская. Ларион в своих покоях принимал на себя облачения праздничные.
Игуменья при сем присутствовала, привела с собой и «сестрицу Евгению», владыке ее представила:
