– Разуваться? – Зоя слегка кашлянула, отчасти чтобы подавить смущение, отчасти потому что горло ее пересохло от волнения.
– Позже.
Савелий Глебович принял из Зоиных рук сумочку и пальто и расслабленным мановением пригласил девушку в широкий проем распахнутых двойных дверей, ведущих в наполненную светом студию, чьи ровно побеленные стены резко контрастировали с буроватым сумраком ветхой прихожей. Зоя с удивлением смотрела по сторонам. Все пространство было заполнено картинами. И такими картинами, каких она никак не ожидала увидеть в мастерской преподавателя истории живописи. Дерзкие и футуристичные, но, несомненно, талантливые, почти все они изображали женские лица, смутные, смазанные, причудливо и даже пугающе искаженные вложенным в них экспрессивным движением.
Но здесь не было ни мольбертов, ни холстов, ни кистей, ни того химического запаха, который неотвязно сопутствует творческому процессу художника. Помещение гораздо более напоминало частную галерею, чем рабочую студию.
– Здесь ты можешь раздеться.
Теперь Зоя испугалась. Она совсем не так представляла себе свою работу натурщицы.
– Вы будете меня рисовать? – Надрыв в ее голосе был слишком явственен, чтоб его не заметить.
– Нет. Ты будешь частью экспозиции. – Савелий Глебович сохранял свою обычную невозмутимость, и его уверенность в некоторой степени передалась Зое.
Она расстегнула верхнюю пуговицу блузки и остановилась:
– Полностью?
Профессор повернулся к ней и, как будто сначала хотел ответить утвердительно, но потом смерил девушку быстрым взглядом снизу вверх, после чего небрежно махнул рукой:
– Верх можно оставить. Главное низ. Снизу до пояса все снимай.
Зоя почувствовала себя на приеме у врача и затравленно осмотрелась по сторонам в поисках стула или его подобия, однако в пустой комнате не было ничего кроме жутковатых картин. Савелий Глебович, посчитав, что дал достаточно указаний, вышел в смежную комнату, и Зоя опустилась на корточки, чтобы развязать шнурки ботинок. Балансируя и боясь коснуться белоснежной стены, с которой на нее скалилось экстатически перекошенное лицо, она, наконец, выпуталась из длинной юбки и колготок и теперь беспомощно держала их в руках.
Через пять минут снова появился профессор. Заметив, что Зоя до сих пор в трусиках, он демонстративно взглянул на свои наручные часы, подошел к девушке и принял одежду из ее рук. Та безвольно разжала пальцы, выпустив еще теплую после соприкосновения с телом ткань.
– Трусы тоже надо снять.
Зоя пожалела, что не сделала этого, пока была одна. Теперь ей пришлось стягивать белье перед профессором, хотя тот снова устремил свои невидящие глаза куда-то в пустоту. Наедине этот отсутствующий взгляд еще больше пугал Зою, заставляя ее теряться в болезненных догадках: сердится ли он или уже близок к бешенству?
Переступив с ноги на ногу на холодном паркетном полу, Зоя нерешительно протянула снятые трусики, и Савелий Глебович, без всяких колебаний, скомкал их вместе с колготками и вновь вышел. Однако совсем ненадолго. Не успела Зоя потянуть за край короткой шелковой блузки, чтобы прикрыть свой свежевыбритый лобок, как профессор оказался возле нее с парой коктейльных туфель в руке.
– Надень. – Туфли с грохотом упали перед Зоиными ногами. Боясь присесть, девушка подцепила одну из них кончиком носка и не без труда забралась на высоченный каблук. Савелий Глебович аккуратно взял ее под локоть, и уже скоро Зоя, выросшая сразу на целую голову, боязливо покачивалась на тоненьких шпильках. Профессор не позволил ей обвыкнуться с ее новым неустойчивым состоянием и мягко подтолкнул под локоть в сторону, противоположную от высоких дореволюционных окон.
Безропотно повинуясь преподавателю, девушка только сейчас заметила, что один из углов помещения наискось перегорожен стеной, а посредине этой перегородки на высоте пояса зияет округлое отверстие с обклеенными скотчем краями. Савелий Глебович потянул Зою вниз.
– Головой в дыру. – Голос его был твердым и будничным, словно подобное ему приходилось произносить уже ни единожды, но уловив слабый намек на едва зарождающееся сопротивление в трепещущем от непонимания Зоином теле, добавил. – Не волнуйся.
Зоя слегка наклонилась и испуганно замерла. Савелий Глебович более не подталкивал ее и не принуждал, а беззвучно и терпеливо ждал, вперив пустые белки глаз в такую же пустую и холодную стену. Гнетущее молчание становилось все томительнее и невыносимее. Зоя нагнулась ниже и заглянула в отверстие. С той стороны к ее удивлению оказалось светло из-за видневшейся в самом углу напольной лампы, а прямо за отверстием на горизонтальной поверхности лежало аккуратно расстеленное одеяло.
Безответные немые вопросы затопили потрясенный Зоин рассудок: «Что происходит?», «Я могу отказаться?», «Или я зря паникую?», «Не понимаю гениального замысла?» А вместе с ними вдруг подобрались к горлу едкие слезы обиды и уже угрожали неминуемым прорывом. В страхе, что профессор Всесвятский увидит их, Зоя двинулась вперед.
– Руками вперед. – Преподавательский голос остановил ее на секунду. Зоя послушно вытянула слабые, оцепеневшие от страха руки и нырнула во враждебную прорубь. Ее локти и плечи увязли в мягком плюшевом одеяле.
Савелий Глебович недовольно оглядел торчавшие из дыры Зоины ягодицы.
– Вперед. Продвинься вперед. Еще. До самого конца. Вот так, до упора. – Профессор со скрупулезностью хирурга следил за тем, как Зоина спина, по-змеиному покачиваясь, исчезает в глубине прорубленного им отверстия. – Да, теперь хорошо. Ноги выпрями. Прямые ноги! Не сгибай колени! Теперь ноги на ширине плеч! Еще шире! Вот так лучше!
Девушка послушно выполнила указание и в тот же миг осознала, как позорно и распутно взмыла вверх ее попа. Поверхность, на которой лежала Зоя, располагалась сантиметров на десять ниже высоты ее выпрямленных на каблуках ног, так что откляченная попа задралась кверху самым похабным образом, раздвигаясь в стороны и почти выворачивая наружу припухшую от натяжения промежность. Но Савелий Глебович выглядел полностью удовлетворенным.
Он раздвинул узкую неприметную ширму в перегородке и, словно злой фокусник, оказался перед испуганным лицом Зои. Поднял откуда-то с пола бутылку питьевой воды, открыл ее, набрал полный стакан и заботливо поставил его перед Зоей.
– Много не пей. Запомни, ты часть инсталляции. Старайся поменьше шевелиться и вообще не издавать лишних звуков.
Профессор Всесвятский хозяйски оглядел крошечный треугольный закуток, в котором Зое надлежало провести неизвестное количество времени, и вышел, задвинув за собой ширму. Все стихло. Минуты шли. Временами до Зои доносились непонятные звуки, но они были далеко и уже не так ужасали. Страх отступал, его место занимали банальный стыд и физический дискомфорт, но Зоя говорила себе: «Ты сильная, ты справишься».
Минуло около получаса. Зоя вздрогнула от звонка, старинного, резкого и неприятного, того самого, который она уже слышала, стоя под дверью профессора Всесвятского и надавливая пальчиком на пластмассовую кнопку. Затем где-то позади нее прошагал Савелий Глебович, гулко застучал металл, и множество мужских голосов весело и шумно загорланили в прихожей. Зоя вся сжалась, вцепившись в чужое одеяло маленькими, напряженными до белизны кулачками.
Дружеские приветствия, поздравления, смех. И такие знакомые голоса, пусть и слившиеся в общем гомоне. Боже! У Зои похолодело внутри. Теперь она явственно различила утробный бас профессора Филиппова, преподавателя живописи у второго курса. Грузный мужчина в несвежем свитере и с вечно всклокоченной бородой, он, тем не менее, считался живой легендой Академии, автором и персонажем многочисленных анекдотов из студенческого фольклора. Зоя зарылась лицом в одеяло.
Но чем дальше, тем хуже! Игнатов! Замдекана и куратор Зоиного курса. Самодовольный обладатель гнусавого голоса, которым он время от времени позволял себе сексистские шуточки, чем вызывал бурное возмущение юных художниц. Много раз Зоя спрашивала себя и подруг, как это средневековое чудовище могло очутиться в тех же стенах, что и Врубель с Куинджи? Теперь только одна мысль казалась ей спасительной: молчать! Не двигаться, лишь бы не быть узнанной! Пусть он разглядывает ее оттопыренную задницу, но лишь бы никогда не узнал, кому она принадлежит!
– Изюминка коллекции, надо полагать? – Прямо позади себя Зоя услышала голос профессора Гаевского. Виктор Тимофеевич считался талантливым, но придирчивым и опасным преподавателем. Он держался со всеми свысока, аккуратно расчесывал точеную бородку и разделенные прямым пробором волосы на голове. И если ему кто-то не нравился, он вполне мог сжить такого студента почти в буквальном смысле слова. Зоя почувствовала, как горячая кровь залила все ее лицо, а огненные слезы жгут глаза и щеки. Такого физически явственного позора она еще никогда не испытывала. Даже ее развратно выставленная напоказ попа, казалось, багровеет от всепоглощающего и удушливого стыда.
– Могем, значит, профессор? – Совсем рядом послышалось тяжелое шарканье Михаила Терентьевича Филиппова. Зоя зажала свой рукой рот, чтобы не выдать себя ни малейшим звуком, не единым предательским всхлипом, потому что если они узнают, что перед ними красуется голая задница студентки первого курса Зои С., тогда все кончено. Она этого не переживет.
Между тем, звонок звонил снова и снова. Савелий Глебович, необычайно для себя любезный, распахивал двери своей студии для многочисленных коллег и товарищей по кисти. Новые лица наполняли выставочное помещение и проходили дальше, в следующие комнаты, которых Зоя не видела. Каждый из них по-разному миновал необычный экспонат. Кто-то насмешливо хмыкал и шел дальше, другие открыто выражали удивление или восторг, подолгу и с разных сторон осматривали Зоин зад, а некоторых одолевал нервозный неправдоподобно громкий и грубый смех. Савелий Глебович предлагал гостям коктейли и сухое просекко и старался пореже заходить в ту комнату, где Зоя усердно выставляла на всеобщее обозрение свою холеную, блестящую от жаркой испарины попу на честно выпрямленных ногах.
