- Насельница наша новоначальная. Моя, выходит, келейница.
Юноша видел перед собой худого старика лысого, сутулого, в трусах не по чину спортивных с полосками, и никак у него этот типаж с образом дородного священника, каковым, по традиции, должен был быть митрополит, не связывался.
А Владыко ощупал фигурку "насельницы" глазками, сладко сощурился, распустив лучики морщин от уголков глаз к вискам седым.
- Испроси благословения, - тронула «монашку» игуменья.
Уже выдрессированный Женька поднял руку ладонью кверху, на которую легла маленькая ручка попа и ткнулся губами в нее с поклоном.
И странный разговор завязался между настоятельницей и митрополитом, поначалу непонятный Евгению.
- Вы сегодня жених? - Спросила женщина.
- То смотря какую ты мне невестушку заготовила, - еще пуще пастырь сощурился.
А Аглая в ладоши хлопнула, и под своды впорхнули три девицы. Обомлел невольный наш свидетель: все - почти голые! Лишь в игривые, замшевые сапожки обутые, да трусики на них белые. Двое с волосами в косы заплетенными, а одна, средняя, с гулькой балетной.
Священник больше смотрел на среднюю, буквально пожирал ее взглядом бесстыжим, его трусы спереди оттопырились.
- Как зовут -то тебя, красавица? - Вкрадчиво спросил дедушка.
- Анна, - ответила «балетная» и потупилась. Ее щеки пылали, а тоненькие ноздри подрагивали.
- А давай мы с тобой снимем трусики, да друг дружку с тобой и порадуем.
Глядя в пол конфетка запустила большие пальцы под резинку с боков. То же сделал и батюшка. Было похоже что с девицей это все репетировалось.
- Ап!- Спустил трусы Владыко.
Тоже самое сделала и лапушка и вышла из белья, кротко и с опаской поглядывая на член священника.
Жадно разглядывая любовницу Ларион качнул тазом, его полувисящий член стал лениво наливаться кровью, потом весь как-то расправился, молодецки загнулся крепкой головкой кверху.
- Да вы — жених! - Восхищалася сводница, - трудно, да жарко придется сегодня невестушке. Она то ко встрече с женихом готовилась, но все равно, прошу, вы поласковей!
Женька смотрел и не верил глазам своим: ручки у старика мягкие, морщинистые, а член молодой, дородный, крепкий, сладострастный. И сравнивал невольно юноша отросток свой неказистый с детородным органом этого дрыща седобородого и терзался завистью.
- Нет, - капризничал Владыко, - не белотелая, не пойду с ней в постель. Явилось мне видение: дева статная, белокожая, с гривой огненной, да глазищами зелеными. Вот такую и найди. Счастье мне с ней будет. Да чтоб поигривистей, по похотливее. Эта вяла уж очень.
- Ну, у вас же как на них встал хорошо! - Милфа на колени опустилась, жадно хуй священника рукой поймала, пробежала по нему восхищенным взглядом, преданно заглянула Владыке в глаза.
- Я когда в полной охоте, так он у меня темным становится и тяжесть в нем, словно свинцовая. А сейчас нет этого, так баловство одно. Так что ищи.
- Слушаюсь, Отче, - встав, поклонилась матрона и потупилась.- Но заказ ваш редкий, время на исполнение надобно.
- А вот ты и поищи, поусердствуй для батюшки. А уж я ублажу девоньку - на небеси окажется. А сейчас облачайте меня, облачайте. Господь, он, матушка, не ждет. Службу своевременно требует.
Голые девы, исполнив реверанс, по очереди клюнули ручку пастыря, тот, уже увенчанный митрой белой, перекрестил их, и исчезли они, испарились безмолвно, словно легкий дымок развеялись. Видимо, с облегчением.
Во дворе монастыря за рукав Женьку дернула высокая послушница:
- Зажигалка есть?
- Да вроде есть.
- Айда, покурим. Держись за мной.
Вскоре новоявленная проводница свела своего спутника в пристенок какого-то подвала запертого на массивный навесной замок. Подвал, похоже, не использовался. Клен пробился в трещину забетонированной площадки под ногами у новых знакомцев. Бурьян стелился под солнечным ветром справа и слева от входа в подземелье. Пахло хлебом горячим — недалеко пекарня жаром пыхала.
- Тут везде камеры, а сюда они не достреливают, угол потому что.- Просвещала послушница, прикуривая тонкую сигаретку:
- А ты парень? - Спросила она Женьку, торопливо выдувая упругой струйкой дым.
- А как ты поняла?
- Глаз наметан. Да здесь такое сплошь и рядом. Не монастырь, а вертеп.
- Как так?
- Да так. Думаешь тут примерная обитель? Ага! А тут девственницами торгуют.
- Ничего не понимаю.
- А что тут понимать? Съезжаются извращенцы со всех концов. Ну эта стерва рыжая им девственниц и подгоняет. Сначала дозволяет только анальный секс, ну под видом того, что надо девственность блюсти. Понятно, что от этого у анальщика азарт распаляется, а потом, когда он уже готов на все, Аглая ему ту девственность и продает. Бешеные суммы между прочим. Бывает даже аукцион устраивают для куража.
- Не боишься, что я тебя выдам?
- Не боюсь.
- Почему?
- Да бродишь ты, как чумной. Ясно, не здешний. Видимо или спрятаться, или пересидеть явился. Значит, не встроен в иерархию монастыря и стучать тебе нет смысла. И не родственник ты торгашке этой чертовой. Родственникам такое не показывают, в такое не вмешивают. Да и чувствую я людей сразу.
- Наблюдательная!
- Да, я такая… Я тут тоже, между прочим, не по своей воле чалюсь. У папашки придурка какие-то разборки, вот он меня сюда и определил перекантоваться. Но поскольку идиот по натуре, то взял с игуменьи обязательство дрочить меня по всему уставу. Ну, чтоб ума — разума поднабралась. А она и рада стараться. Змея та еще.
У девушки были большие, чувственные губы и голубые, кажущиеся пронзительно холодными глаза в которых отражались белые облака. Сигаретка подрагивала на губах, а глаза смотрели куда-то поверх Женькиной головы — послушница опасалась посторонних.
Парень пожирал ее глазами и понимал, что если ей самую чуточку макияжа, то выйдет просто потрясающая красавица.
- Губы - свои? - Спросил Женька.
- Свои...все спрашивают. Говорю, если не верите, так и идите в задницу!
- Это ты что ли пень у забора поливаешь?
Девушка озорно прыснула:
- Я. Эта, дура игуменья такое идиотское послушание на меня наложила, за то, что я айфон на склад не передала. Нет чтоб на кухню, в трапезную или просфорню меня послать, все бы хоть какая-то польза была. Так нет же, нарочно бессмысленной работой нагрузила. Это у них называется отсечение своей воли и предания себя воле наставника. Тут все, что ни появись, все надо на склад нести, склад у них бездонный. А айфон новый. Так вот фигушки. Я туда старый сбагрила, а новый заныкала. У меня он, только на беззвуке.
Она показала собеседнику телефон:
- Надо будет позвонить, обращайся. Как зовут -то тебя?
- Женя.
- А меня Надя.
- Надежда значит.
- Да шучу я, - снова явила белые зубы девушка. - Это фильм такой есть, все время на Новый год крутят. Там Женя и Надя. А так я Настя.
- А мне показалось, что все тут демократично. Мне ключник даже ноутбук принес.
- Это Егорушка что ли?
- Он.
- А ты знаешь, что он не ключник, а ключница? - Интригующе опустила уголки губ Анастасия.
- Не понял. Он же мужик. В штанах ходит.
Был мужик. А теперь — голова мужика, а тело бабы. Причуда матушки. Ему вагинопластику и груди сделали для хохмы, да чтобы гостей завлекал. Сейчас, подожди. Тут эти фотки во всю гуляют…
Она пролистала смартфон. Протянула новому знакомому:
- Видал ты когда — нибудь такое?!
Экран являл какое-то голое существо во весь рост. Лысая, беззубая голова невзрачного мужичонки на роскошном женском теле с широкими бедрами, вагиной и большой грудью. Существо словно вышагивало горделиво, ступая на носок, высоко поднимая широкое плечо. И куда только подевалась сутулость ключника. Вагина легонько поросла волосами, они огибали губы, взбегали на лобок, где были выстрижены тонким, игривым крестиком. Вся интимная прическа была запущена ровно настолько, чтобы показать легкую запущенность и хабалистость этой безотказной «бабы».
Зритель испытал что-то типа легкого возбуждения.
- У него даже любовник есть, сыскался какой — то особый любитель. Так, ну все, побегу я, пока не засекли.
Она выдула последнюю струю дыма. Отобрала у знакомца телефон:
- И это, слышишь, не пей здешний мед, - серьезно сказала она.
- А то что, умру?
- Об том спроси у тех, что лежат за монастырской стеной.
- Ой, страшно.
- Страшно, не страшно. А я тебя предупредила.
- За что же вы Егорушку так?- Послушник игуменью спросил.
- Донесли уже, - горестно руками она всплеснула. - Ну что за обитель такая - то подлизы, то ябеды.
А потом дружочка своего сердечного сбоку за плечи обняла, к себе прижала. Стала терпеливо втолковывать:
- Вот ты спрашиваешь, Евгения, за что так с Егорушкой? А за то, что проказил, что не по уставу поступал. Ему на склад вещи принесут, а он, негодный, нет, чтоб сестрам раздать, возьмет, да и пропьет. А то, слышишь, пришла к нему монетка, чудо, что за монетка, цены необыкновенной. А он, вместо того, чтобы матушке благодетельнице вручить, на бутылку сменял. Одну лишь бутылку взял, а на ту монетку три обители таких можно отстроить было. Ну и наказала матушка расточителя, а как иначе? Не воруй, себя блюди, игуменью уважай. Да мягкое ведь принял наказание, жестче все могло быть, да безрадостнее. А так живет и радуется. Ладная баба из него получилась, сладострастная, дюже до мужиков охочая. А те как осы на мед на нее со всех сторон слетаются.
