Притихли «опричники» Онаньев с Отрепьевым. Полагалось удерживать больного. Но где им знать, что в нем удерживать – шею, оберегая дыхательное горло от западания в него языка? или конвульсивно бьющийся зад?
Что-то здесь снова было не так. Зачем Отрепьев наставил на эпилептика камеру? А Катька?! Представьте – лежащего на Вас человека вдруг охватил припадок. Стали бы Вы обхватывать ногами его бедра, будто рюкзачными лямками? Стали бы потом пародировать его конвульсии нелепыми прогибами своего таза? Нет. Вы бы оказали ему первую медицинскую помощь. А вот Катька стала. Значит она в своем глумлении либо выкатилась за границы возможного, либо что-то здесь было не так. В который раз события сцены ставили меня в тупик, после чего реальность, залитая мутными вешними водами, вспучивалась и ломала фанерный настил моей логики.
Союзник мой Маргарита Владимировна сопереживала за свою ученицу: то она за нее вытирала платочком свой рот, теперь за нее тесно сдвигала колени.
– Что здесь не так, Маргарита Владимировна?
– Так! Все так, Насир Коммунарович! Только Ванечка... Слишком уж быстро он начал...
– Но постойте. Быстро или медленно. Какая для эпилептика разница? Разве может он управлять своим телом во время припадка?
– Да припадок ещё не наступил! Но если он будет и дальше себя вести, как припадочный, то непременно наступит.
– Как, неужели он изображает эпилептика, чтобы под видом припадка её...
Я умер от мысли. Настил моей логики хрупнул.
Река понесла меня мертвого к водопаду. Скоро мой труп изуродуют камни. Кусты и деревья тянули мне ветви. Я не нуждался в спасении. Пусть я умру ещё больше.
Бедные дети. Их голые липкие тела река несла рядом. Они были склеены парами, как лягушки весной. И бурунам не размыть мучнистую склейку. То он, то она, толкая под воду друг друга, ради воздуха поднимали вверх голову. Впереди водопад и они хотят жить. Поодиночке бы они выбрались из потока. Только не разлепиться никак. Руки и ноги сомкнуты патокой. Свободны живот и часть бёдер. Девочки неслись к порогу смирно, а вот мальчики, думая, что спасение в этом, бешено били подруг животами, отгоняя их от себя. Вода от движения вспенивалась. Пена собиралась в патоку, новыми липкими узами стягивала руки и ноги. Они не сдавались. Даже, когда на краю водопада перед тем, как низвергнуть бедных деточек в пропасть, вода выносила чей-нибудь бледный мальчишеский зад на поверхность; он яростно двигался.
Я приближался к порогу. Толстая ветвь зацепила за ворот. Повис. Забурлил поток, обтекая мертвое синее тело, и плюнул в лицо от досады, что жертва повисла. Плевок был особенно мокрым. Он вернул меня к жизни.
Я открыл один глаз. Маргарита Владимировна трясла меня за воротник. В другой руке она держала порожний стакан.
– Что-нибудь случилось? – я вытер влагу со лба.
– Случилось? Вы еще спрашиваете! Случилось! И полно наивного дурачка-то из себя изображать. Мы ведь не в цирке. Бессовестный, взяли заснули, оставили меня одну.
– Простите. Мне вдруг поплохело.
– Ему поплохело! А мне что прикажете делать? Ладно. Пока вы спали, у меня родился план.
– План?
– У вас есть пипетка?
– Пипетка?...
– Гнусинский почти оргазмирует. Осталось немного. Когда он кончит, можно будет ворваться и отсосать из вагины его сперму. Сперма плюс запись. У нас будут веские доказательства.
План классной дамы чуть снова не вверг меня в «реку». Не только он был бредовым, но я перестал узнавать Маргариту Владимировну. Как будто её подменили. Как будто не её недавно тошнило от одной мысли, что дети упали так низко.
– Помилуйте, на что нам ещё доказательства? Разве мало записи?
– Мало. Запись можно подделать. Сперму же в домашних условиях не создать.
– Но... Отрепьев с Онаньевым... Они же нас стукнут... Костя применит боксерские штуки...
– Не стукнут. У вас должно быть оружие. Всем партийцам положено.
– Есть, но...
– Мы ворвемся. Вы замахнетесь на них лимонкой. А я займусь спермой.
– Да я никогда и не кидал ее. Запал с детонатором у Руля. Мы с ним можем только бросить её в случае совместных боевых действий.
– Знаю. Бросать и не надо. Они перетрусят.
– Ваш план – ахинея. Он абсурден. Бред!
– Если вы так думаете, тогда я одна пойду.
– Стойте, одна вы не пойдете. Но что мы им скажем, когда войдем?
Она близоруко прищурилась на экран.
– Каждый раз так – заправит и снова обратно. Неужели одного раза мало? Зачем волынить? За штык что ли мстит?
Долго молчала.
– Обидно, Насир Коммунарович. За государство обидно. Сколько оно вложило в Хайрулину, чтобы выучить, внушить непреложные ценности, воспитать любовь к труду, к обществу, к государству. Сколько я оставалась с ней после уроков вдалбливать в глупую голову неусвоенный материал. И вот получи: лежит под мальчиком, как колода. Неряха! Растрёпа! Что у нее на голове творится? Хоть бы прядку со лба убрала. Разве таких дочерей хотят видеть мои сестры по партии? Разве за таких наши бабушки, организованные Леноном в отряды девственниц, бились на баррикадах, отстаивая идею Непорочного Зачатия. Не беда, что все они были старыми. Возраст не мешал им бороться против всего того, что несет с собой порочное зачатие – унижение и рабство. Да, да – рабство, ибо со временем покорная привычка быть проткнутой членом превращается в рабскую зависимость. Спринцевание и благородное кесарево сечение – только они спасают лоно и душу…
Маргарита Владимировна говорила и говорила что-то еще, я дальше не слушал.
В потустороннем мире, на задворках разума, куда не заглядывает заповедь Ленона, сшиблись в половом поединке два тела. Верх одержало мужское. Оно, содрогаясь, давило на нижнее. Нижнее – женское смиренно сносило удары. Нижние женские ноги с блаженным покорством раздвинуты. Но кто из них больше повержен? Верхний ли разудалый паровой молот? Или нижняя лежебока-акниния, с ложным гостеприимством распушившая перед бойким петушком бахромчатый, «щедрый» испод своих внутренностей? Для петушка, где красно, там и мед. Рыльце по жабры воткнулось в красную смерть на миру: «Здесь и поем и метну я молоки. Дальше, пожалуй, залезу, по брюхо... вот тебе раз...» Ядом набрякли пурпурные недра. Острые жгутики впились в бока. В зобу актинии ему дыханье сперло. Отчаянно взбрыкнул хвостом – наружу! Немного удалось назад, но... Напрасно петушится «молот». Вновь щупальца тянут его обратно. Звук от борьбы, как будто глину месят.
Шлёп! Шлёп! – била меня по щекам учительница.
– До чего же вы сонливы. Давайте пипетку.
– Пипетку?...
– Да! Да! Быстрее! Не тяните время! Гнусинский заметно замедлил засовы. Значит он...
– Не значит. Ничего это не значит. Идёмте.
Открыл подстольный сейф, вынул лимонку. Рядом в аптечке лежала пипетка. Передал ей. И мы пошли. Перед дверью она остановилась.
– Мне кажется между нами пролегла пропасть, какая-то недоговоренность. Перед тем, как войти не должно быть недоговоренностей. Я бы хотела иметь надежный тыл за спиной. Я вас чем-то задела? Может вы злитесь, что я вас разбудила?
– Да все нормально. Шагайте.
Она стремглав отвернулась, поджав для презрения губы. Такой я ее запомнил – надменной, прямой, иступлено стремящейся к своей таинственной цели.
Итак, мы ворвались: впереди Маргарита Владимировна, за нею – я. Я старался держаться спиною к Лизе. Делал вид, что не вижу ее и не знаю. Одновременно заслонял собой её светлый угол.
ОНИ лежали спокойно. Ноги Катерины ухватистым крендельком обвивали бедра Ивана. Его увесистый зад не буянил.
Видимо у них произошло, как у собак (я, раз, наблюдал, случайно) – схлынула сперма и лязгнули душки капкана, карая за сладость греха кобеля мертвой сцепкой.
Над сцепкой стояли Онаньев с Костяном. Их бледные лица закостенели от страха. Минуту назад эти лица насмешку и похоть выражали. Я внутренне хмыкнул – и точно, к чему здесь запал и лимонка. Я сунул гранату в карман.
Шагнула к ебущимся классная дама (хоть, что значит слово ебать, я не знаю, я все же решился его применить). Хотела разнять. Но, чтоб их разнять, нужно палкой, как следует, стукнуть по заду, – хотел ей сказать. А лучше, пусть полежат, может спайка сама рассосется. Впрочем нет, мы знаем, какой вред принесло попустительство взрослых.
Отшатнулись от дамы Костян со Степаном. Со сноровкой бойца, дама тюкнула локтем Ивана в затылок. Ваня хрюкнул и стих, обслюнявив ключицу Катюши. Катерина открыла глаза. В них – вопрос, но никак не испуг и не робость. Вроде – что вам за дело до нас? кто такие? Будто женщина – вовсе не классная дама, а сутулый мужчина за ней – не отец совращенной подруги.
Маргарита Владимировна очень точна и сердита. Взяв Ивана под локоть, она отвалила от девочки тушу. Мне не пришлось помогать ей не палкой, не ломом. Верхнее тело не схвачено намертво с нижним. Спайка, скорее всего, разошлась от удара в затылок. Кривобоким стручком, под живот Ваньки втянулся половой орган. Он обделался. Весь в молоке. Те же капли блестели на плюшевом Катином «мишке».
Катерина пыталась подняться, но дама её придавила. Так ругая девчонку, как только язык повернулся, она стиснула её руки сзади замковым захватом. Все парторги добры, они мухи зазря не обидят, но сомнут учениц, отошедших от Линии, с хрустом.
Катерина брыкалась. Маргарита Владимировна протянула пипетку.
