Майк со стоном стал разряжаться в меня. Какое замечательное чувство, когда горячие и сильные струи спермы орошают меня изнутри! Это просто восхитительно!
Венцом нашего совокупления были лица моих родителей, стоящих в дверях моей комнаты с разинутыми от удивления и неожиданности ртами.
Майк не реагировал ни на что и продолжал совокупляться и изливать в меня свое семя. А я получала свою долю удовлетворения, постанывая и подмахивая тазом своему мужчине. Но немалое удовольствие я получала и от созерцания лиц моих родителей, которые стали свидетелями полового акта своей доченьки.
5
Моя мать, видимо, решила превратить наш обычный завтрак в трибунал надо мной и последующую казнь. Но ей это не удалось сделать.
Папочка довольно быстро оправился от моего сюрприза и находился, судя по всему, в неплохом настроении. Конечно ему хватало ума не демонстрировать это своей супруге. Но и за это ему спасибо от меня!
Тому тоже расправа надо мной была глубоко фиолетова. Наоборот, он чувствовал ко мне скорее уважение за мой поступок и сочувствие мне, как жертве неумолимого правосудия со стороны маман. Поэтому он быстро перехватил что-то и ускакал в свою комнату со словами, что ему надо прочитать какую-то ерунду, чтобы освежить в памяти другую ерунду побольше и так далее. На прощание он незаметно для матери подмигнул мне, как бы говоря: "Держись, сестрица! Всех не перевешают!"
Я же решила, что если мне не избежать нудных нотаций матери, то я хотя бы плотно позавтракаю. Ведь вчерашний сексуальный марафон заставил меня потратить довольно много сил и энергии.
Итак наше судебное заседания состояло из меня в роли обвиняемой в преступном и аморальном прелюбодеянии. Мать была прокурором и судьей одновременно. А папочка был безмолвной публикой. Впрочем он тем не менее старался незаметно меня подбадривать, то ласковым взглядом, то легкой улыбкой. И я была благодарна ему за такую поддержку.
Мама затеяла произносить долгую и нудную речь, которая вся сводилась к: во-первых, констатации морального падения нравов современной молодежи. Конечно же, представителем павшей "современной молодежи" сейчас была я; а во-вторых, матушка увлеклась ретроспективой своей молодости, где "ни-ни до брака" и "надо все делать, как положено: обручение, бракосочетание и первый секс". Я сочла для себя излишним высказывать свое мнение.
Следующим пунктом речи матери был рассказ о ней самой, как примере женщины с абсолютной моральностью. Когда она с пафосом сказала: "Твой отец и мой муж был и остается единственным мужчиной моей жизни!", то меня чуть не вырвало. Я еле сдержалась, что бы не сказать: "Ну, и дура, что не познала больше мужчин! А так тебе просто не с кем сравнивать папочку". Но очень хорошо, что я оставила эти мысли при себе.
Я уже была вполне сыта и только ждала, когда запал матери иссякнет. В этом здорово помог папа, когда он поблагодарил за завтрак, поднялся из-за стола и удалился, чтобы спрятаться в своем кабинете.
Мать осознала, что продолжать свои высокопарные речи для меня одной все равно, что метать бисер перед свиньями. То, что я даже не пыталась себя защищать, доказывало матери, что мой аморальный поступок злонамеренно задуман заранее и последовательно воплощен в жизнь. Если с моей стороны нет ни капли раскаяния, то можно уже расходиться. Очевидно, что мать пришла именно к такому выводу. Она брезгливо поджала губы и покинула столовую, негодующе стуча каблучками туфель.
Я с облегчением урулила в свою комнату.
- -----------------------------
Прошло несколько часов. Мое увлеченное чтение какой-то белиберды прервал телефонный звонок от Лизы. Она попросила разрешения придти ко мне. Я с удовольствием пригласила ее к себе. Должна сознаться, что Майк был бы приглашен мною с еще большим удовольствием. Но после некоторых событий он стал persona non grata в нашем доме. А жаль!
Через полчаса пришла Лиззи. Мы закрылись в моей комнате и стали обсуждать последние события. Она рассказала, что Майк решительно отказывается рассказывать подробности того, как он ломал мою целку. Мне пришлось рассказать свою версию этого славного события.
Лиззи жадно слушала мой рассказ. Она даже открыла рот от удивления и так держала его открытым до конца моего рассказа.
- Как интересно! - сказала она, когда я закончила свое повествование. - Но я бы не хотела оказаться на твоем месте. Такой скандалище в семье.
- Мне наплевать на скандал! - взрываюсь я. - Меня просто достало все вокруг, а особенно лицемерие матери. Достало ее окружение или "общество" по ее собственному выражению. Достала та чушь, которую она обожает смотреть по ТВ. В конце концов достало то, что она не желает видеть меня такой, какой я есть. Ей хочется, чтобы я была такой же лицемерной сукой, как она. Именно такой ей хочется меня видеть. И она была бы счастлива, если бы я стала такой.
- Успокойся, Вики! - Лиз таже погладила меня по руке. - Я тебя понимаю. У меня тоже бывает настроение, когда хочется рвать и метать. Обычно я нахожу дома какой-то тихий уголок и плачу навзрыд, пока не почувствую в себе какую-то опустошенность и вместе с этим облегчение.
- А я и не нервничаю, - говорю неожиданно спокойно. - Посмотри на меня. Я прекрасна, как Елена, из-за которой началась Троянская война. Посмотри на мое тело.
Я сбросила свой халатик, оставшись в одних трусиках, и покружилась в импровизированном танце, чтобы Лиза могла разглядеть меня со всех сторон.
- И я не собираюсь больше скрывать от всех свою красоту! - с моей стороны это заявление прозвучало угрозой.
- Что ты имеешь в виду, Вики? - растерянно пролепетала Лиз.
- Ты скоро увидишь! - несколько зловеще пообещала я. - Все это увидят.
Моя подруга выглядела настолько растерянной, что я не выдержала и со смехом повалила ее на кровать. Стала обнимать, тискать и щипать Лиз со всех сторон. Это растормошило ее и вывело из состояния ступора.
Она поддержала меня и вскоре мы стали увлеченно целоваться и обниматься. Может быть это зашло бы значительно дальше и мы открыли для себя новую страницу в наших отношениях. Но Лиза внезапно прекратила наши общие сиюминутные увлечения и села на постели.
- Я хотела тебе рассказать кое-что, - заявила она.
- Давай рассказывай, - согласилась я, но продолжала гладить круглую коленку подружки. - Я тебя внимательно слушаю.
- Сегодня утром я сидела на веранде нашего дома и качалась на кресле-качалке. Вдруг подъезжает машина и из него выходит... Угадай кто?
- Откуда я знаю? - удивилась я. - Давай продолжай и перестань меня спрашивать.
- Хорошо. Выходит твоя мамочка.
Удивительно и странно! Зачем это ей понадобилось посещать дом Лебовски?
- Она сказала, чтобы я позвала отца. Я пригласила ее в дом, но она предпочла ждать папашу снаружи. На мой крик он вышел и подошел к миссис Глории. Они стали о чем-то тихо шептаться. Твоя мать была чем-то взволнована, да и мой Джеки стал почему-то нервничать. Так или иначе я поняла, что речь идет о чем-то, что связывает моего старика и твою мать. Джек несколько раз сердито сказал ей: "Тебе не следовало сюда приезжать. Надо было позвонить, как обычно, и мы бы договорились о встрече по телефону". Тогда я поняла, что у них намечается какое-то свидание, про которое следует знать только им и никому больше. Твоя мать села в машину и я уже не слышала, что говорит она. Но я разобрала, что сказал отец: "Ты напрасно думаешь, что она глупышка и ничего не поймет." А затем он добавил: "Хорошо. Завтра к одиннадцати". Насколько я поняла, под глупышкой подразумевалась я. А затем речь идет о встрече. Вот и все, что я хотела тебе рассказать.
Я задумалась. Вспомнила, что завтра отец, как обычно уйдет в свой оффис, где и будет торчать до вечера. Том собирался взять машину матери и съездить в гости к своим приятелям по школе, чтобы хорошенько с ними попрощаться перед отъездом в университет. А мне она разрешила сходить в кино, сменив гнев на милость, то есть домашний арест на прогулку. А ведь эта милость она соизволила мне дать не просто так! Мне это было совершенно очевидно.
6
На следующий день все разбрелись по своим делам. Я подошла к матери и с видом скромной девочки спросила, можно ли мне идти в кино, как она обещала мне вчера.
Мать строго посмотрела на меня. Но затем смягчилась и сказала, чтобы я сходила и немного развеялась после всех происшедших событий. Она даже расщедрилась и выдала мне двадцать долларов не только на кино, но и на кутеж в каком-либо fastfood ресторанчике. Я поблагодарила, переоделась в одно из своих любимых платьиц и покинула родные пенаты. Мне вовсе не хотелось уходить особенно далеко, поэтому решила просто посидеть в скверике, который находился приблизительно в миле от нашего дома.
Когда стрелки моих часиков показали ровно одиннадцать часов я неторопливо двинулась домой. Через двадцать минут я уже тихонько зашла в дом. Очень странно, но там никого не было. Даже Джины. Хотя она в такое время обожает уходить в свою пресвитеранскую церковь, где у нее куча знакомых и друзей. Ведь ей надо только приготовить ужин, который будет только в семь часов вечера. Для этого ей понадобится только пара часов. Следовательно Джина вернется домой около пяти часов дня.
Так-так-так! Но куда же пропала, мамочка?! Вдруг я услышала какие-то звуки, похожие на очень приглушенные голоса. Я сообразила, что эти звуки доносятся из подвала, в основном использовавшийся нами для свалки всяких ненужных вещей, которые было жаль выкидывать.
Я стала осторожно спускаться по лестнице, ведущей в подвал, стараясь не скрипнуть ни одной ступенькой. Голоса стали слышны лучше и я узнала голос матери и Джека. Они явно переругивались друг с другом. Мне стало непонятно, почему они не стали выяснять отношения в более удобном месте, чем подвал?
Наконец я приблизилось настолько, что мне стали видны и мать, и Джек.
