Наконец, он пришел в себя. Отступил от изнасилованной попки и выдернул обмякший брандспойт из пытавшегося удержать его пульсирующего отверстия. Осмотрелся. Как будто бы ничего не случилось. Всесвятский не прибежал, из соседнего помещения слышалась его непринужденная беседа с кем-то из запоздалых посетителей. Только какой-то студент, все это время стоявший у окна, глядел ошалевшими глазами. Гаевский заправил мокрый член в штаны и облегченно выдохнул. Из сжатого Зоиного ануса показалась белесая капелька. Бутылка все так же торчала из растянутой промежности.
– Я тоже хочу. – Игнатов схватился за ремень брюк.
– Позвольте, – забасил Филиппов, от волнения переходя «на вы», – я же раньше…
– Миша, все успеем… – Замдекана уже выправил свой орган и пристраивался к только что использованному отверстию. Дрожащими от возбуждения руками он оголил головку члена и прижал ее к мокрой звездочке. Анус приоткрылся, и из него мутным ручейком полилась сперма Гаевского. Игнатов успел задаться вопросом, почему его это не отвращает, но тут же позабыл и безжалостно надавил твердо стоящим достоинством. Скользя по выделениям своего предшественника, головка легко преодолела сопротивление сфинктера. У Игнатова перехватило дыхание, а по лицу пошли красные пятна, когда он ощутил, как плотно сжимают его член мягкие стенки девичей кишки.
Он обхватил руками выпукло торчащие ягодицы, навалился всем телом, протискивая каменный орган в узкую, но скользкую щель. Однако торчащая из влагалища бутылка доставляла ему неудобство, сдавливая мошонку. Игнатов подался назад и с неохотой вытащил член. Из не сразу закрывшегося ануса широкой струей сочилась сперма, стекала по распахнутой промежности и размазывалась по бутылочному стеклу. Насильник тяжело дышал, соображая, что ему предпринять, но заметив движение со стороны Филиппова, в приступе неожиданно накатившей злобы замахнулся открытой ладонью и принялся наотмашь лупить откляченную попку.
Его пятерня со звонкими шлепками ложилась то на одну, то на другую ягодицу, сотрясая их и оставляя после себя отчетливые красные следы. Фигурные ножки вздрагивали, изредка переступая на тонких шпильках и задерживаясь на носочках, попа взмывала выше, будто силясь уклониться от жестоких ударов, что, разумеется, было абсолютно невозможно. Игнатов порол ее, не жалея сил, пока не окрасил в равномерно алый цвет. Затем, взмыленный и взлохмаченный, резко схватил бутылку, выдернул ее, вывернув наружу побледневшие от долгого сдавливания половые губки, и вонзил свой изнывающий орган в зияющую дыру между ними.
После тугой тесноты в анусе, там было мягко и влажно, как в нежно обволакивающих воздушных сливках. Игнатов задвигал бедрами, остервенело тараня это податливое, сладко чавкающее отверстие. Он посмотрел вниз. Две больших гладких округлости в его руках легко подрагивали вслед его толчкам, облитые вином и расцвеченные его ладонью, они сходились и расходились, открывая вид на уже полностью расслабленный анус, из которого медленно выходил густой ручей чужой спермы. Замдекана успел прикинуть, что не мешало бы устранить эту течь с помощью пальца, но в тот же момент ощутил, что кончает.
Жестоко сжав измученные ягодицы, он вдавился всем телом как можно глубже в распахнутую ложбину и, замерев, затрясся, выпуская из себя рвущийся фонтан спермы, чувствуя, как его брызги ударяют во что-то живое и сокровенное глубоко внутри. Мокрая женская плоть покорно трепетала, нанизанная на его безжалостный вертел, изливала пахучие соки на его гранитный стержень, постыдно и приниженно обнимала своего мучителя, принимая в себя его дерзкие и властные струи. Игнатов опустошал свои яйца, сливая их содержимое в самую сердцевину распятого женского тела, не оставляя тому ни единого шанса пережить унижение с достоинством.
Когда он отвалился, пришла очередь профессора Филиппова. Но Михаил Терентьевич вдруг заколебался и уступил доступ к Зоиной попке Володину. Тот не заставил себя упрашивать, аккуратно расстегнул ширинку, приспустил трусы и извлек внушительных размеров член. Филиппов опустил глаза, а Игнатов удивленно приподнял бровь, но во время спохватился. Гаевский все это время находился чуть поодаль, до сих пор собираясь с мыслями после перенесенной им вспышки бесконтрольного вожделения и истощающего оргазма.
Володин старательно пристроился позади мокрых отверстий, гуманно выбрал нижнее, и легко вошел в его мокрые розовые своды. Размеренно и методично, как и подобает плохому художнику, он начал трахать покачивающуюся ему в такт попку. В этот момент в помещение вошел Гаврилов, тот самый который имел возмутительную беседу с карикатуристом Хасевичем, а теперь намеревался одним из последних покинуть выставку. Гаврилов оторопело взглянул на представшее перед ним непотребство, быстро сообразил, что к чему, и бросился за Всесвятским. К его удивлению, Савелий Глебович воспринял вопиющие известия со стоическим спокойствием.
– Вася, не переживай, – говорил устроитель выставки даже как будто с легкой издевкой, – так и должно быть, все это весьма предсказуемо. – И покровительственно беря коллегу под руку, Всесвятский повел Гаврилова в сторону прихожей. – Давай я тебя провожу и все объясню.
Гаврилов таращил немигающие глаза, но в пустом взгляде Савелия Глебовича невозможно было доискаться, истину тот глаголет или какую-то ужасающую ложь.
– Сева, что же это такое?
– Это, Вася, инсталляция. А в центре инсталляции шлюха, если тебе так угодно. Теперь ты спокоен?
– Допустим, но как же… – Гаврилов не находил слов.
– Я тебе потом когда-нибудь расскажу о своем замысле подробнее.
– Ладно, допустим, но почему же ты меня гонишь, Сева? – Гаврилов вырвался из мягкого полуобъятия Всесвятского.
– Я тебя не гоню. Если хочешь, оставайся. – Савелий Глебович отечески улыбнулся, а Вася с преданной сыновьей благодарностью в глазах поспешил занять очередь возле Зоиной попы. Там еще трудился Володин, но к тому времени он уже сменил отверстие и на всю глубину засаживал свой исполинский детородный орган в брызжущий спермой и полностью раскрывшийся анус.
Профессор Всесвятский, отделавшись от переменчивого Васи, наконец, выкроил минутку, чтобы побеседовать с молодым человеком, уже три часа бесцельно отирающим подоконники. Они говорили недолго и негромко, после чего Станислав, так звали юношу, со страхом и смущением поглядывая на развернувшуюся перед ним вакханалию, нерешительно направился к ширме в перегородке.
И если происходившее в выставочном зале его шокировало, то сложно подобрать слово, чтобы описать, какое впечатление произвело на молодого человека открытие, ожидавшее его в Зоиной треугольной коморке. На столе, накрытом плюшевым одеялом, лежало туловище той, которую он так страстно желал, любил и превозносил. Недоступная, гордая, взрослая, она лежала теперь с закатанными глазами, размазанной по щекам косметикой, открытым ртом, обнаженной и расцарапанной грудью. Хватала воздух мокрыми от бесконтрольно текущей слюны губами, сжимала в дрожащих пальцах посиневшие соски и то сотрясалась в мелком частом ознобе, то билась в отчаянных конвульсиях. И все тело ее постоянно колыхалось в такт глухим ударам, раздававшимся с той стороны простенка.
– Зоя! Как ты могла! – Станислав хотел кричать, но мог только шептать.
– Я… – Зоя открыла пустые глаза с огромными черными зрачками, но было видно, что она не осознает, кто перед ней и что происходит.
– Как? Как? – Юноша задыхался в тяжелом густом воздухе коморки.
– Это не то… Это искусство… – Зоя начала восстанавливать связь с реальностью, но в тот же миг сильный толчок сотряс ее потное тело, внутри ее кишечника дернулся толстый мужской орган и горячий вулкан спермы забил в ее утробе.
– Дура! Какое искусство! – Станислава накрыла ярость. – Тебя просто ебут! В жопу! Тупая ты шкура!
– Нет… – Зоя попыталась что-то ответить, но теперь что-то тяжелое навалилось ей на ягодицы, и она изо всех сил старалась удержать ноги прямыми и повыше отклячивать задницу, как ей велел профессор Всесвятский.
– Что нет? Я сам слышал, как они говорили про шлюху. А это ты! Ты! Тварь!
– Я же… – Зоя не смогла продолжить, потому что в ее киску резко проник новый член и чьи-то большие сильно оттянутые яйца с размаху ударили по клитору. Глаза ее сами закатились.
– Сука! Сука! Все узнают, какая ты конченая сука!
– Пожалуйста! – Угроза вывела Зою из прострации, она умоляюще протянула дрожащие руки к юноше, чьего имени она даже не помнила. Толчок сзади снова заставил ее глаза помутиться.
– Шлюха! – Прошипел Станислав, глядя на нее с кипящим в сердце отвращением.
– Только не… – Зоины пальцы терялись в пуговицах вздыбленных юношеской эрекцией брюк.
– Не прикасайся ко мне! – Станислав отбросил ее руки, расстегнул ширинку и ткнул Зое в лицо свой мокрый взопревший от долгого сладострастного вуайеризма колышек.
Губки девушки, которые давно уже не закрывались и с которых стекала тягучая слюна, покорно впустили его в себя. Покачиваясь от ускоряющихся толчков сзади, она теперь насаживалась ртом на соленый член молодого человека и ощущала, как снова зарождается где-то глубоко внутри нее то самое чувство, которое скоро распространится в каждый уголок ее тела, обрушит на нее волшебный электрический звездопад и извергнется из ее растраханного лона фонтаном мокрых брызг. Когда первые распирающие изнутри спазмы взорвались в ее матке и начали расходиться широкими кругами, отдаваясь в уставшие бедра и ноющие соски, на ее язычке лопнул горячий и пахучий пузырь и прорвавшаяся горьковатая сперма захлестала в ее беззвучном горле. А еще секундой позже чей-то член в ее киске, мучительно конвульсирующей в бессчетном оргазме, забился и начал изливать в нее конскую порцию семени.
