- Вот пришла к тебе девица рыжая, королевна зеленоглазая, будешь счастлив -то теперь. Мужем будешь ей? - Вопрошала мужчину матушка.
- Да. - Извиваясь кряхтел Ларион. И Кристине тут стало понятственно, что он видит ее, с тех подушек своих, что тенями были покрытые. На свету ведь была сама девушка.
И две худеньких, голеньких девицы, с молодыми рубцами алыми, возбужденьем перцовым пылающими, язычками ласкали его, да трогали.
И хотела Кристина сбежать, да из комнаты выскочить, да сказал тут ласково батюшка:
- До чего ж ты красивая, девица. До чего же прекрасная, даже дух у меня перехватывает. Покажи мне себя, побалуйся, грех ведь прятать красу эту яркую.
- А с чего я должна вам позировать? Вы художник что - ли талантливый?
- Не художник конечно, Бог миловал. Но смогу оценить совершенное.
- Не просите меня, это бестолку. Раздеваться не буду, не думайте.
- Да зачем раздеваться, о, Господи? Кто же просит об этом, кто требует. Ты лишь волос свой яростный выпусти, да тряхни своей гривой прекрасною.
- Мне не жалко, пожалуйста.
- Бог ты мой, Бог ты мой, как прекрасен он, как он густ, как я сроду не видывал! Так и вижу, как льется на плечи он. Плечи, знаю, не меньше красивые.
- Плечи, как плечи.
- Ну покажешь, быть может, побалуешь?
- …
- Ну, прошу, ну молю, ну пожалуйста.
Кристина через голову смахнула свитер. Снова тряхнула головой.
- Ну, теперь-то, надеюсь, достаточно?!
- Ох ты мать Пресвята, Богородица! Да они у тебя ведь счастливые!
- Эт еще почему?
- Ты не знаешь ли?
- Нет не знаю, представьте, не ведаю.
- Ведь они у тебя, как из мрамора - плечи белые, гордые, гладкие. Плечи царские, плечи роскошные! Груди тоже такие же, белые?!
- А вам что, все, что белое нравится?
- Мне красивые девоньки нравятся.
- О, какой вы! Да я не красивая…
- Говорю тебе, очень красивая.
- Да ведь это вы только лишь шутите.
- Ну, разденься, скажу тебе точно уж. Вот разделась кабы, я б наверное от восторга бы умер, от счастия.
- Не умрете, не думайте. Нет во мне ничего, я обычная.
- Покажи мне себя, ну пожалуйста, ну молю, покажи, разом всю себя. Ошибусь, он оценит уж искренне.
- Кто?
- А ты догадайся, хорошая.
Ларион тряхнул член рукой.
- Не оценит, он спит у вас.
- А давай поиграем, хорошая. Ты сними свой бюстгалтер, и только лишь, коли он на тебя приподнимется, то тогда ты и дальше разденешься. Ну, а коли он не приподнимется, что ж тогда ты и вправду обычная.
Тут Кристина тихонько зарделася, улыбнулася как-то загадочно, видно было, игра ей в диковинку и сказала:
- Давайте попробуем!
Лифчик свой расстегнула в волнении, и его приняла тут же матушка. А Кристина стыдливо сиси скрыла своими ладонями...
Сбой ритма
В этом невольном, невинном движении было столько секса и эротики, что член Владыки ощутимо привстал. Голые руки на голых девичьих грудях распаляли желание и похоть батюшки. Кристи льстило, что такой опытный мужчина ценит ее красоту, и на нее возбуждается. Глядя на оживающий член, она начала возбуждаться сама. Ей уже хотелось снять с себя все и показать ему себя всю, но она еще стеснялась. Ах, если бы они с ним были одни. Но в палатах были посторонние, и Кристина нервничала, хотя уже хотела этот член.
Владыко уже не казался ей старым и противным, она, пожалуй, и поцеловалась бы с ним. Его опыт, его страсть, его власть кружили ей голову. Она потекла густо и сразу. Но эта матушка, глаз с нее не спускала, смотрела на нее взглядом лукавым, понимающим и поощряющим.
- Покажи мне вагину, девонька? - Просил старик.
Кристина посмотрела на девушек, те переглянулись. Кристина взглянула на матушку, та одобряюще кивнула ей.
А, была не была! Кристина запустила большие пальцы под резинку трусиков с боков и решительно сняла их. Их шелк был мокрым. Пожалуй, впервые в жизни девушка почувствовала, как стремительно налилась кровью ее вагина и раскрылась. Слова этого пожилого мужчины почему-то просто сводили ее с ума, хотя он, вроде, ничего такого не говорил. Но ей хотелось, чтобы он сказал что-то еще.
Но он многозначительно молчал, а его член встал. Разом вырос на всю длину и окаменел, рельефно выкатив свои бурые вены.
Кристина уже не в силах была сопротивляться, она уже думала не головой, а влагалищем, и ей наплевать было на все на свете. Природа властно позвала ее, и она, очеря голову, кинулась на постель, как в омут.
Встала на коленях над батюшкой, поймала под собой рукой его хуй, и плавно нанизалась на него по самый корень.
Девушки соскользнули с постели, одна из них сняла с голой Кристины тапочки, и Владыко начал ее ебать, вкруговую обняв ее талию, чуть ли не положив на себя.
Аглая включила фонарик на мобильнике, посветила на «стыковочный узел» любовников.
Она видела, как шевелятся и ворочаются яйца Иллариона, как медленно подтягиваются. В этом шевелении было что-то коварное, подколодное, змеиное…
«Вот, что значит опытный мужчина, - думала она. - Довел девку до того, что она сама на него прыгнула».
Возвращаемся в ритм
А Кристина губы страшно кусала, искусывала. Ларион рукою словил ее челюсть нижнюю, сжал, в глаза глубоко ей заглядывая. А она замерла, успокоилась, гаснуть стал ее взгляд — она кончила. Но еще сокращалось влагалище, член доило его, ненасытное. Тут же кончил и он в нее сладкую, брызнул в мякоть ее сокровенную.
И сидела она на нем скрючившись, свой шишкастый хребет страшно выпятив. И похожа была на риптилию, и глаза ее пленкой подернулись.
И дышал узелок ее ануса, мощным натиском хуя встревоженный. Тек секрет возбужденья в промежности.
"Старость боится смерти.
Жизнь я изменой куплю,
Выдам заветную тайну!» —
Карлик сказал королю".
Разрешилась Кристина бременем, обабилась через девять недолгих месяцев. Родила она первенца — сына, каковому по родству стать предстояло священником.
Показала экспертиза, что не сын он Евгению. За что и лишили наследства подопечного матушки, да еще за подлог привлечь подумывали. Хорошо, что отделался дешево. Отошли миллионы обители.
На холме возвышалась Аглаюшка, в одеяниях черных, ветрами волнуемых.
А внизу, по долине извилистой легковая машина ехала, в каковой уезжали Евгеньюшка, да жена его свет Кристинушка, да младенец, спеленутый бережно.
И глядела на дали матушка, вспоминала любимую доченьку, что любовницей стала мужу Силантьевой, за что и была той старухой застрелена.
«Спи, моя робкая горлинка,
Спи, моя доченька милая.
Солнце зайдет за сторонкою,
Звезды взойдут над могилою.
Но не видать тебе Солнышка,
Но не видать тебе росоньки,
Стали травой твои косоньки,
Стали землей твои оченьки»...
И светило Солнце неласково, облака шли по небу стремительно.
И сложила персты свои матушка, и крестила мелко машину ту, что - то тихо шептала.
И плакала.
"А мне костер не страшен.
Пускай со мной умрет
Моя святая тайна —
Мой вересковый мед".
В саге использованы отрывки из одноименной поэмы Роберта Льюиса Стивенсона
в переводе С. Маршака.
Стихи о дочери — автора.
