9. Космическая любовь
Этим термином в нашей компании называли секс под кайфом. Да, был в мою студенческую молодость такой грех - баловались мы наркотиками. Не часто, стараясь не привыкать, но всё же. В те годы мы не знали ни героина, ни кокаина. Изредка, всего раз десять-пятнадцать нам удавалось достать промедол, а такие наркотики, как морфин и омнопон я пробовал всего раз пять или шесть. Основными видами кайфа были "пятна", то есть суррогатный опиум, маковый сок, собранный на бинт и прожаренный, анаша, которую мы называли "паль", и эфедрон, он же "марцефаль" или любовно "мулька", а также "джеф" (здесь может возникнуть некоторая путаница, так как раньше этим словом называли чистый эфедрин) . Последний изготавливался из капель от насморка с помощью марганцовки и уксуса. А ещё делали "ширку" или "винт", суррогатный первитин. Действие этих наркотиков совершенно разное. Например, опиаты, так же, как и промедол, вызывают "медленный" кайф, расслабленное состояние безмятежного счастья и покоя. Не хочется ни разговаривать, ни даже двигаться. Попробовав разок потрахаться после дозы омнопона, я гонял минут двадцать, пока моя обкончавшаяся подруга не взмолилась о пощаде, но сам так и не смог кончить. Другое дело анаша - весёлая травка, вызывающая лёгкость, хорошее настроение и зверский аппетит. Трахаться можно, и кончал я без проблем, но особого влечения не испытывал. Принципиальное отличие мульки, и, особенно, винта в том, что это в процессе приготовления иногда получается сильнейший сексуальный стимулятор. Просто хочется трахнуть весь мир, без учёта внешности, возраста и даже пола. Причём много раз. И главное - секс доставляет огромное удовольствие, можно кончить раз шесть или семь за ночь. А что делает такой винт с женщинами - это отдельная история. С помощью подобного снадобья я берусь уложить в постель Уитни Хьюстон, Наоми Кэмпбелл и принцессу Монако одновременно (при условии, конечно, что они согласится на инъекцию) . Правила приличия, воспитание, стыд - все эти тормоза сметаются мощнейшей волной наркотика, как пляжный зонтик волной цунами. На моих глазах тихие скромницы превращались в ненасытных самок, бросающихся на всё, что могло бы удовлетворить их разыгравшуюся похоть и отчаянно мастурбировали, не находя удовлетворения...
Посадила меня на иглу очень симпатичная девушка по имени Катя. Впрочем в её компании все её звали Кэт. Там почти все имели прозвища или "погонялы", как они говорили. Впрочем выражение "посадить на иглу" тоже не было в почёте в этой компании хиппующих любителей сладкой жизни. Они выражались "подогреть", т. е. угостить. Собирались хиппи в одном из скверов на набережной, на скамейках, сдвинутых вместе позади памятника. Познакомил меня с ними мой приятель-гитарист.
Мне нравился образ жизни детей-цветов. Я тоже перевязал волосы банданой (дело было во время летних каникул, и я отпустил длинные волосы, не опасаясь репрессий со стороны офицеров нашей военной кафедры) , надел старые джинсы, нарисовал на холщовой сумке "пацифик", одел значок с изображением Леннона и стал регулярно тусоваться среди длинноволосого пипла. Вскоре они уже воспринимали меня как своего.
Катю я заприметил сразу. Небольшого роста, худенькая, светловолосая, она была студенткой художественного училища и - отчаянной наркоманкой. Впрочем, об этом я узнал гораздо позже. Наркотики для меня тогда было слово из лексикона ведущего "Mеждународной панорамы". Я догадывался, конечно, что странные папиросы, которые мои новые приятели курили по кругу, набиты не только табаком. Однако, журнал "Здоровье", любимое издание моей мамы, сформировал у меня совсем другой образ наркомана - зеленолицые скелеты с бешеными глазами и огромными шприцами в руках. Неужели эти весёлые парни и девушки, поющие под гитару Beatles и Uriah Heep, и есть те самые ужасные наркоманы? Я не мог в это поверить.
В тот день я пришёл раньше Кати и занял место на её любимой скамейке в самом центре прямо под кустом сирени. Мой расчёт удался: она пришла через час в компании четырёх парней и уселась прямо рядом со мной. Парни расселись вокруг. Мы просидели около часа, греясь на солнышке и лениво переговариваясь. А потом откуда-то появилась странная папироса с бумажным концом, закрученным, чтобы не высыпался табак. Впрочем, там был не только табак, и я это сразу понял. Один их хиппарей раскурил папиросу, сделал глубокую затяжку, но не выдохнул, а задержал дыхание и передал папиросу Кате. Над скамейками поплыл сладковатый запах. Катя сделала подряд несколько затяжек, не выдыхая. Набрав полные лёгкие дыма, она откинулась на спинку скамейки и закрыла глаза. Я перевёл взгляд на её руку и обнаружил, что она протягивает папиросу мне. Я протянул руку и взял папиросу. Бумажный мундштук не был смят, как это обычно делают. Огонёк чуть мерцал и едва слышно потрескивал.
- Ну, ты чего? Горит же! - мой сосед слева жадно смотрел на тлеющую папиросу сквозь стёкла очков-велосипедов а-ля Джон Леннон.
Я поднёс папиросу к губам. Мундштук был чуть влажный от слюны Кэт. Я затянулся глубоко, подражая своим новым друзьям и задержал дыхание. Протянув окурок "Леннону", я тоже откинулся на спинку скамейки и прикрыл глаза. Когда папироса сделала круг и снова пришла моя очередь, в ней уже почти ничего не осталось. Я вдохнул горячий дым, который обжёг горло и наполнил лёгкие до отказа. Я едва не закашлялся, но сумел сдержаться, опасаясь насмешек. Скосив глаза, я обнаружил, что Кэт сидит с закрытыми глазами, откинувшись на спинку. Белокурая прядь скрывала половину лица без следов косметики, но я видел её большой рот, расплывшийся в блаженной улыбке. Я тоже прикрыл глаза и стал медленно выпускать дым, прислушиваясь к своим ощущениям. Голова чуть кружилась, как от кружки пива на голодный желудок, но ничего необычного я не чувствовал.
- Хорошо... - Катя потянулась, открыла глаза и обвела всех счастливым взглядом.
- Да ну её! Дурь и есть дурь. Пошли в драгу. - Худой долговязый парень по прозвищу Цыба явно не разделял настроения девушки.
Впрочем, она не возражала:
- Пошли. - Она встала, ещё раз потянулась и обернулась к "Леннону", - Джон, тёрка у тебя?
- Ага, - Джон достал из холщовой сумки свёрток и развернул его. Там оказалась блестящая металлическая коробка. В ней лежал шприц с иголками, какие-то бинты, жгут. Джон извлёк аптечный рецепт и осторожно разгладил помятую бумажку. Я смог разобрать в докторских каракулях "Ephedrini".
- К Зине пойдём?
- Ну а куда же? Флэт сейчас только у него. Там и перенайтуем.
- Если Зина впишет.
- Впишет, куда денется.
- Костя, ты с нами идёшь? - Она смотрела на меня с лёгкой насмешкой. Впервые она назвала меня по имени. Более того, она приглашала меня с собой! Мог ли я отказаться?
Ещё два парня и одна девушка выразили желание присоединиться и мы всемером зашагали по летним улицам в аптеку. Я шёл рядом с маленьким томным блондином по прозвищу Белый и пялился на тощие ягодицы Кэт, обтянутые потёртыми джинсами. Кажется, она сказала: "Перенайтуем"? Это интересно!
- А ты давно торчишь? - Один из присоединившихся к нам парней по имени Фил с любопытством смотрел на меня поверх тёмных очков, почёсывая рыжеватую бородёнку.
- Я... ну... в общем нет.
- Пионер, что ли?
- Как это?
- Ну, в первый раз?
- Ну... честно говоря, да.
- Понятно, - Фил возвратил на место очки и отвернулся. - Любит Катька пионеров...
Я почувствовал в его голосе презрение, но промолчал. Сам он, что ли, не был когда-то "пионером"? Хотя, конечно, страшновато. Я вспомнил, что читал где-то о том, что первый укол обычно делают бесплатно, а потом... Я поёжился от внезапного холода под тёплым летним солнцем.
Мои размышления были прерваны Катей:
- Фил, кто пойдёт вырубать?
- А кто самый не стрёмный? Вон пусть пионер идёт!
Я похолодел от ужаса, но отступать было поздно. Мне вручили рецепт, объяснили, что говорить продавщице, и я на ватных ногах отправился за первой в своей жизни дозой наркотика. Впрочем, в аптеке всё оказалось совсем не страшно. Продавщица взяла рецепт, я заплатил в кассу всего несколько копеек, получил три заветных пузырька и вышел к поджидающей меня компании.
- Молодец! - Кэт ободряюще улыбнулась, забирая у меня лекарства. - Пошли к Зине.
Зиной оказался тощий как скелет парень с усталым лицом и длинной чёлкой, расчёсанной на прямой пробор. Одежда болталась на нём, как на вешалке, и сам он казался ожившим скелетом из учебника анатомии. С унылым видом он впустил нас в тёмный коридор обшарпанной двухкомнатной "хрущёвки". Впрочем, печать уныния, быстро испарилась с его лица, когда он узнал о принесённом нами эфедрине. Все прошли в комнату, за исключением Зины и Белого, которые забрали у Кати пузырьки и скрылись на кухне. Кэт уселась на табурет перед древним телевизором и принялась нажимать на кнопки. Я присел на край продавленного дивана рядом с Джоном.
- А что они делают?
Джон уставился на меня с удивлением.
- Мульку бодяжат.
- А можно посмотреть?
- Валяй.
Я прошёл на кухню и встал в дверях, наблюдая за таинственным процессом. Священнодействовал Зина. Он открыл пузырьки и влил в каждый из них немного прозрачной жидкости из шприца. Судя по запаху это был уксус. Затем он насыпал немного марганцовки, закрыл пузырьки и стал их взбалтывать, придерживая пробки. Белый тем временем промыл шприц, набирая в него воду и выпуская в раковину. Промыв, он положил его в ковшик, где уже кипели два других шприца и несколько медицинских иголок. Зина тем временем критически осмотрел пузырьки, заполненные коричневой жидкостью, и аккуратно проткнул каждый из них иголкой, через которую с шипением вышел воздух. Белый намотал на большую иглу шматок ваты, вынул шприц из ковшика, присоединил к нему иглу с ватной грушей и опустил её в пузырёк. Вскоре шприц наполнился прозрачной, слегка желтоватой жидкостью.
- Давай руку, - он отсоединил иглу с ватным шариком и присоединил другую, поменьше, - В обратку?
Зина молча кивнул. Рука была покрыта цепочкой следов от старых уколов. Он перетянул тощий бицепс невесть откуда взявшимся жгутом и протянул руку Белому. Осмотрев внимательно Зинино предплечье Белый воткнул иголку, потом чуть оттянул поршень, так, что в шприце показалась тёмно-красная кровь. Зина отпустил жгут и Белый ввёл наркотик. Зина шумно вздохнул и закрыл глаза.
