Боль. Огонь, который облизывает мою рождающуюся плоть. Боль. Тьма, которая льдом окутывает мою умирающую душу. Рождение ранее жившего или пробуждение однажды умершего. Боль. Память медленно и тягуче возвращается ко мне. Боль. Я вспомнил мой Доминион, раскинувшийся на семь секторов Красных равнин. Боль. Я вспомнил свой стяг - перечеркнутый красный круг на черном фоне, висящий над девятью Твердынями, питающимися сотнями тысяч душ. Боль. Мои легионы идут маршем, который остановить не легче, чем Прорыв из самых нижних пределов. Боль.
Старое поколение боится меня. Боль. Голова моей Сидящей у ног принесена мне двумя серыми от страха Высшими. Боль. Война. Мои Твердыни медленно задыхаются в кольце осад. Они еще будут держаться, но конец близок. Боль. Я отправляю последнюю Сидящую у ног с малым накопителем на самый край Красных равнин. Она должна добраться, должна спрятать часть меня. Боль. Страх. Врата моего дворца слетают с петель и внутрь полноводной рекой устремляются низшие. Они знают, что победить меня им не под силу, но бегут вперед, пытаясь получить хоть каплю моей крови, которая вознесет их на недосягаемые вершины. За их спинами маячат Высшие. Им не нужна моя кровь. Они хотят получить секрет моей силы. Боль. Смерть. Боль. Крик. Крик моего рождения разносится над пустым Доминионом на самом краю Красных равнин. Я вернулся. Я иду. Ждите меня.
***
Холодная пелена осеннего дождя укутала ночной город, поглотив жалкие останки луны. Темная улица, с давно разбитыми фонарями, превратилась в пещеру, стены которой уходили высоко вверх и терялись на уровне крыш. Единственным источником света были редкие горящие окна полуночных граждан, пьющих при свете одиноких светильников, просматривающих фильмы ночных каналов или пытающихся осознать свое место в таком изменчивом мире.
Алекса шла домой, возвращаясь от подруги Оли, с которой она готовилась к первому в своей жизни тесту в Университете. Через час усиленного штудирования творчества Шопенгауэра, Оля предложила сделать перерыв на кофе, многозначительно посмотрев на пузатую бутылку коньяка, стоявшую на полке. После ароматного, черного напитка, обильно разбавленного содержимым бутылки, попытки изучения философии плавно превратились в обычные девичьи разговоры.
Сейчас Алекса уже жалела о своей затянувшейся до ночи подготовке. Высокие тонкие каблуки ее сапог неуверенно стучали по разбитому асфальту и их звук терялся в шуме воды, отбивающей дробь по соседним крышам. Тонкий красный плащ давно промок, не выдержав неравной битвы с упорным осенним дождем, и, облепив тело, заставлял ее дрожать в мелком ознобе. Спутавшиеся длинные волосы русого цвета превратились в мочалку, делая Алексу похожей на мышонка из давно забытого ей мультфильма. В голове непутевой студентки роились мысли о необходимости брать зонт, когда выходишь из дома, тупости людей, которые позволяют не ходить общественному транспорту круглосуточно, несправедливости мира к человечеству вообще и к ней в частности, и, конечно, душе, который она обязательно примет, когда доберется до дома.
Пройдя очередной квартал, который ничем не отличался от предыдущего, Алекса поняла, что желание быстрей оказаться под горячими струями, льющимися из смесителя, вместо ледяной гадости, падающей с небес, давно затмило все остальные мысли. Чтобы хоть немного согреться, она ускорила шаг и стала представлять как сейчас зайдет в свой затхлый подъезд, поднявшись пешком на четвертый этаж, окажется у двери квартиры, которую сняли для нее родители.
Отперев постоянно сопротивляющийся замок, мокрая до последней нитки, Алекса попадет внутрь и, не проходя ни шагу дальше, отклеит от себя чертов плащ, снимет его и бросит прямо на коврике. Одна эта мысль заставила ее сердце биться чуть быстрее и подарила немного крайне нужного сейчас тепла. Потом она скинет такие красивые и такие неудобные сапоги, снимет когда-то белую, а сейчас скорее прозрачную, блузку, открыв в желтоватом свете коридорного светильника свои бледные плечи. В своем воображении Алекса случайно посмотрела в уродское зеркало, которое висело в коридоре и страшно ее раздражало.
Может в этом виноват кофе с коньяком, а может, отвратная погода, но ее отражение в зеркале, такой сырой и жалкой, вызвало неожиданную волну возбуждения. В этот момент мимо промчалась машина, вырвав девушку из мира грез, которые на секунду заставили ее согреться.
- Ну твою мать! - выругалась вслух Алекса, и, перепрыгнув очередную лужу, попыталась вернуться в свою теплую фантазию. Соски, затвердевшие скорей от холода, чем от возбуждения, неприятно терлись о лифчик и сильно отвлекали, мелкая дрожь, которая давно гуляла по ее телу, путала мысли, но понемногу Алекса смогла сосредоточиться.
Вот она, уже голая стоит перед зеркалом и внимательно осматривает свое отражение. Ее руки с тонкими пальчиками, оканчивающимися аккуратным маникюром, трогают шею, медленно опускаясь к ключицам. Девушка почувствовала, как гусиная кожа от холодного дождя превращается в мурашки от неправильного удовольствия, которое вызывают ее мысли. Руки же в ее фантазии опускаются ниже, аккуратно обхватывают ее небольшие груди округлой формы, массируют их сначала медленно, а потом быстрее.
Пальцы поглаживают чувственные соски, заставляя ее дыхание учащаться. Левой рукой она сжимает грудь еще сильнее попадая в то шаткое состояние между болью и удовольствием, а правая медленно движется через живот к киске. Следуя за ее рукой, волна тепла устремляется к низу живота, она уже в реальности чувствует свои воображаемые поглаживания. В своей фантазии Алекса чуть раздвигает стройные ноги и наблюдает как ее промокшее отражение начинает тереть киску постепенно ускоряя темп. Мысли окончательно смешались, под промозглым осенним дождем она пылает как костер и думает лишь о том, что хочет быстрее попасть домой и воплотить мечты в реальность.
Громкий визг тормозов за секунду до страшного удара возвращает Алексу к действительности. Сначала приходит страх, потом боль, потом тьма.
