К реальности его вернул какой-то внутренний толчок. Взгляд его упал на руки. Запястья, измочаленные "браслетами" наручников, совершенно почернели, были покрыты кровавыми ссадинами, распухли и саднили. Дальше, почти до трети предплечия в одну сторону, и едва не до пальцев в другую, руки его представляли иссине-черное пятно, постепенно бледнеющее до синего, а к концу - до жёлто-зелёного оттенка. С каким-то ужасом Олежка обнаружил, что замечает он изменения на себе только по частям. И тут вдруг - опять вдруг! - Олежка как-то странно стал разглядывать свой член, совершенно съёжившийся, сморщившийся от холодной воды, превратившийся в какую-то крохотную пипетку, если не сказать что кнопку. Да, так и есть! Кожа на нём стянулась куда-то вниз, при этом ещё и завернувшись краем между кожным покровом и "стержнем", а головка, ничем не прикрытая, её слизистая оболочка, уже успевшая подсохнуть на воздухе, стала вдруг доставлять неприятные ощущения и сильнейший внутренний дискомфорт.
Пусть это было и надумано им самим, но видеть эту розовую округлость Олежка был не в силах. Сразу вспомнился секс - если это насилие над ним можно было назвать сексом - с госпожой Лизой, как она с какой-то злостью треснула его по рукам при попытке выпростать кожу обратно... И он, отворачиваясь, чтобы не видеть эту ничем не скрытую головку, начал тянуть вверх сморщенную кожу, стараться вывернуть наружу и вытащить её край, кое-как собирать над головкой. Было противно и жутко, что подогревалось внутренними неприятными ощущениями, которые он вбил сам себе в голову. Делать приходилось очень осторожно, он боялся дотронуться до самой головки, опасаясь причинить вред или что-то такое, что рисовали ему его же фантазии. По рукам проходили волны какой-то слабости, как от боязни залезть в открытую рану или что ещё в том же роде.
Уже в холодной воде одубела, потеряла всякую чувствительность его истерзанная плётками попа, а он, всё сидя на ведре, выворачивал и выворачивал наружу края кожи, иногда охлаждая член в воде.
Наконец-таки Олежка добился, чтобы этот мальчишеский "хоботок" опять комфортно прикрыл нежную слизистую головки члена. Отдышался. И, вылив холодную воду, стал заново наполнять ванну.
Стоя на коленях, он яростно тёр себя мочалкой, будто хотел содрать и кожу со всем прошлым, словно отмывая от тела всю мерзость, весь пот и всевозможные выделения, что оставили на нём девчонки, все унижения, весь позор, всю погань, сам дух того гнусного логова. Окатывался из душа, и вновь покрывал себя мыльной пеной, как отмываясь от некоей с трудом сходящей липкой мерзости. Разумеется, натирать мочалкой попу не было никакой возможности, он только нежно гладил мыльной рукой по исхлёстанной коже, и проверял тот предельный максимум, до которого можно было как-то воздействовать на неё прикосновениями и нажатиями.
Намылившись чуть ли не с десяток раз, Олежка набрал в ванну тёплой воды и погрузился в эту блаженную теплоту, словно ища в ней спасения от реальности. Хоть и лежать, несмотря на потерявшее вес тело, он мог только на области поясницы, но это обволакивающее тепло расслабило, вплоть до потери контроля над временем. Оно остановилось, голова уже перестала размышлять, он словно отошёл в какой-то собственный мир, отрезанный от настоящего. Провалившись в некий сон наяву, Олежка отдыхал до тех пор, пока вода не сделалась заметно прохладной. Реальность снова обожгла его как удар плети. Опять вспомнилось всё пережитое. Олежка замычал со взвывом, вцепился зубами в руку около большого пальца, словно это была какая-то часть тела кого-то из его мучительниц. Смешанная с яростью обида заполонила всю его сущность. Что делать? Уже хотелось нырнуть в ванну и набрать полную грудь воды. Неужели придётся с ужасом ожидать, что в любую секунду зазвонит телефон, и хозяйки потребуют явиться к ним? Опять терпеть унижения, мучения, непрерывный давящий страх - а какие новые фантазии взбредут в следующие моменты в их башку? Действительно утопиться? Он начал сползать вниз, но едва только вода дошла до нижней губы, Олежка с ужасом подпрыгнул, не замечая уже боль, когда опёрся на "пятую точку". Что дальше? Внутри всё металось. О том, что надо бежать и заявлять куда-то - об этом его не посещали даже мысли. Весь ужас он видел в том, что девки следят за всеми его перемещениями, знают его местожительство. Даже не оценивая, насколько вероятны их возможности.
Уже даже на следующий день, раздумывая, следует ли идти заявлять и просить защиты, он представлял, как придётся описывать все подробности надругательств, какие мерзости надо будет обсказывать про себя, словно заново мазаться всей этой грязью, давиться каждым словом, с каким внутренним отвращением, презрением и брезгливостью станут смотреть на него менты, и какая это будет им пища для смачного и грязного смеха в своём кругу, глумливых обсуждений и гадких шуток! Позволит ли ему стыд даже открыть рот и сказать хоть слово? Да и на кого он станет заявлять? Зная только имена? Да и настоящие ли они? И не зная даже не то что примерного адреса, а и района, где находится их лежбище, которое вполне может быть и съёмной посуточно квартирой?
И не посмотрят ли менты на него как на дурака, не отправят ли обратно со смехом и издёвками, не пожелав и слушать, лишь бы не брать себе на плечи лишнюю работу? А если и будет опрос - Олежка представлял, что это могут быть унизительные вопросы, далёкие от существа дела, с целью психического давления, увод к несущественным частностям самого похабного плана, лишь бы только заставить отказаться от такой "беседы"... Медицинское освидетельствование? Но для получения направления на судмедэкспертизу требуется заявление, а значит и опрос. Справку из обычной поликлиники могут не принять к сведению, опять же потребуется дополнительная экспертиза... И как станут искать злодеек? Не приставят же к нему сотрудников чтобы выследить, куда он пойдёт или его потащат девки?! Смешно и думать! Терпеть не могут менты связываться с делами об изнасилованиях в любом его качестве! А здесь - такой неординарный случай! Придётся выкручиваться самому!
Но сейчас Олежка, лёжа в остывающей ванне, поглаживал кончиками пальцев по рубцам на попе. Сегодняшние, свежие, ещё остро болели, от остальных в глубине мышц держалась ноющая, как бы блуждающая боль. Неловко повернувшись, он нечаянно угодил пальцем в середину попы, и палец вдруг провалился в какую-то пустоту. Олежка отдёрнул руку, опять сунул палец туда же. И не ощутил упругого "колечка" ануса, и самим анусом он не почувствовал проникновения пальца вовнутрь себя! Его дырочка оказалась расширена настолько, что превратилась в едва ли не в открытое отверстие! От ужаса он даже вскрикнул. Неужели это на всю жизнь? До этого у него не возникало и мыслей, да в той обстановке они и не могли появиться, что теперь его попа, пусть и сильно развороченная, навсегда превратится в какую-то "трубу"! Или потом заживёт, всё окрепнет, вернётся к тому, что и было? В этих смутных надеждах Олежка вылез из ванны, завернулся в полотенце.
Провалявшись непонятно сколько времени в каком-то бессилии, он раскрыл сообщения на телефоне. Так и есть! Его мама посылала вопросы, как у него обстоят дела, и тут же были ответы от его имени, написанные девчонками, в том духе, что всё хорошо, и беспокоиться не надо...
Поужинав пельменями, Олежка вышел на балкон. Глубоко вздохнув свежим воздухом, глянул вниз. Снова закрались безумные мысли. Вот сейчас бы перевалиться через перила, и упасть головою вниз! Ощущая в себе весь ужас несмываемого позора, внутренней боли, унижения, он опёрся животом на перила, хотел уже перегнуться пополам... Но снова некий животный страх как отдёрнул его назад, он сел на корточки и зарыдал словно ребёнок.
Было уже достаточно поздно. В просветах между домами вдалеке громоздились тучи, и рваные разрывы между ними, просвеченные заходящим солнцем, багровели словно кровавые рубцы.
Впервые за эти несколько дней, превратившиеся в кошмарную вечность, Олежка снова лёг спать в своей постели, под своим одеялом. Сон накрыл его разом. Но всё же ночь была неспокойной. Несколько раз он просыпался в ужасе, смотрел, не утро ли за окном, и не застанут ли его спящим девчонки. Но оглядевшись и убедившись, что спит он сегодня в собственной квартире, в своей постели, и ничего ему сейчас не грозит ежеминутно, он вновь засыпал, и утром проспал довольно долго. Единственное, что внушало дикий ужас - это ожидание звонка от девок с приказом быть у них. И этого звонка могло не быть, а мог он поступить в любую секунду. Эти страхи тяжелее всего и давили Олежку внутри.
