Пока я, скашивая глаза чтобы не пялиться в открытую, рассматривала его "приборы", Елизавета Соломоновна для успокоения поглаживала плачущего паренька по попке. Возможно, ей это тоже доставляло удовольствие? Видя что он расслабился, она сильно оттянула вверх его правую половинку, а указательным пальцем в то же время отжимала вниз левую. Шланг уже был заполнен водой, а наконечник густо смазан. Мы стали держать его изо всех сил. Она одним неуловимым движением, со словами "- Эта штучка больно не делает", погрузила его вглубь. Так, что Виталик даже сообразить ничего не успел. Но прошёл наконечник едва наполовину, и упёрся во что-то.

- У него уже почти что окаменелые залежи. Нельзя было до этого доводить, клизму делать следовало ещё вчера. Сколько дней не было стула?

- Дней пять-шесть... Или неделю? - неуверенно произнесла Инга.

- Дня два или три назад надо было ставить клизму. Или ещё раньше давать слабительное, - укоризненно посмотрела на неё Елизавета Соломоновна. Слегка двигая наконечником так и сяк, она немножко сдвинула прорезь зажима. Вода стала убывать, но чрезвычайно медленно. А она то выдвигала наконечник, то вводила его глубже, как будто зондировала у Виталика внутри. Вдруг там наверное что-то переместилось, ушло выше, и она утопила наконечник на всю длину. А это было сантиметров пятнадцать. И опытная медсестра, открыв теперь водоток полностью и придерживая шланг, начала впускать воду уже полным напором.

- Раньше у него бывали задержки стула? - спросила Ингу Елизавета Соломоновна.

- Даже не очень обращали внимания. Вроде иногда случалось, но всё обходилось. Если только на два-три дня задерживалось. Как сейчас, это впервые. Может, из-за множества лекарств? Ему прописано несколько наименований, некоторые по нескольку таблеток, по два-три раза в день, и часто что-то добавляют или меняют. Трифтазин, триседил, циклодол, галоперидол, неулептил, сонапакс... Ещё несколько разных... Аминазин на ночь... Те уколы, которые вы ему второй месяц делаете днём и вечером, не помню как они называются... Другие названия не припомнить, язык можно поломать. А, ещё каждые три или четыре недели ему делают какой-то пролонгированный укол, после которого он несколько дней сам не свой. Кстати, я уже давно хочу вас попросить. Научите меня делать уколы?

- Значит, клизм не делали давно?

- Сегодня - в первый раз в жизни. Вот он так и перепугался.

Вода в пластиковом мешочке стала опускаться. Теперь я рассмотрела, что на нём есть деления. И помещалось туда литр и восемьсот грамм. Но когда уровень воды осел примерно до семисот грамм - это столько оставалось - Виталик вдруг начал коротко вскрикивать, стал часто, с хрипом дышать, заелозил, задвигал коленями, напряг мышцы ягодиц, весь затрясся, и опять заплакал. Елизавета Соломоновна прекратила впускать воду, свела ему половинки и крепко сжала их края.

- Полежи спокойно. А вы погладьте ему живот, - велела она мне.

Я примерно знала как следует массировать живот во время "гидропроцедуры". До того напрягавший попку Виталик постепенно расслабился. Елизавета Соломоновна продолжила процедуру, говоря при этом о каких-то пустяках, чтобы отвлекать его, переключать внимание. Но когда в клизме оставалось всего-то ничего, не более стакана, он снова сжал попку, напряг ноги и стал вертеться. Елизавета Соломоновна несколько завернула края ягодичек вовнутрь, а я уже более активно принялась массировать ему живот снизу вверх, как бы сгоняя воду выше по кишечнику.

- Отпустите в туалет! - начал умолять Виталик. Было видно, как он терпит из последних сил, и боится опозориться, не удержав хоть капельку воды.

- Ну конечно же ты пойдёшь в туалет. Но попозже. Здесь последние капли. И надо будет полежать потом минут десять. Минимум - пять, - непреклонным тоном заявила ему Елизавета Соломоновна.

Он опять расплакался. Мне снова стало его так жалко, что, когда он, плача, запрокидывал голову, так и хотелось поцеловать материнским поцелуем эту залитую слезами мордашку. И я, массируя ему уже заметно раздутый и всё более округляющийся живот, будто бы невзначай всё чаще и чаще стала касаться его членчика. А поскольку это удавалось делать незаметно, я, обнаглев, иногда пропускала этот отросточек меж пальцев. После нескольких таких касаний он вдруг начал у него толстеть и крепнуть.

Вода в клизме перетекла к Виталику в живот. Елизавета Соломоновна извлекла наконечник.

- Сейчас ты подержишь в себе воду. У тебя там всё очень затвердело, и должно размокнуть. Если не выйдет сейчас, буду делать тебе и вторую, и третью, и хоть пятую, хоть десятую клизму, - твёрдо велела Елизавета Соломоновна.

Виталик опять затрясся от плача. Даже заревел, широко разевая рот. Можно было его понять! В и без того забитый переполненный кишечник ему закачали без малого два литра воды с солью и жидким мылом. А он к тому же был совершенно непривычный к этой процедуре, испытал её первый раз в жизни, и сразу - с таким грубым принуждением. Сколько ж переживаний, даже ужаса бушевало у него внутри, каких страхов он натерпелся когда мы связывали его, когда эта ужасная в его глазах процедура неумолимо приближалась с каждой секундой! И теперь он должен всеми силами сдерживать рвущуюся воду! Которая столь мучительно распирает живот, создаёт внутри болезненную тяжесть.

Елизавета Соломоновна стала о чём-то очень тихо говорить с Ингой, навалившейся Виталику на ноги. Очевидно, давала рекомендации на случай повторения у Виталика проблем со стулом. Видя, что в мою сторону совершенно не смотрят, я, продолжая непрерывно массировать ему живот и лишь слегка удерживать за плечи, принялась уже всерьёз теребить его членчик. Который почти сразу и "отозвался", начал расти и твердеть. Я почувствовала усиливающееся коловращение где-то в глубине живота, и от этого центра стали расходиться приятные потоки. Как наваждение, спонтанно, как-то вдруг, чётко представилось, как этот член входит ко мне в попу. И мне так захотелось это ощутить! Может, просто потому, что мне стало его очень жалко?

Вода у него внутри делала свою работу. Не прошло и минуты, как Виталик завыл, начал умолять чтобы его отпустили. Ему было действительно больно. Прекратил он кричать только когда Инга вновь сказала что возьмёт ремень. Только продолжал слезливо ныть. По просьбе Елизаветы Соломоновны Инга принесла ватный диск, и та, смазав его вазелином, прижала этот диск у Виталика между половинок, вдавила пальцем немножко вглубь. И одновременно свела края ягодичек. Теперь я не могла баловаться с его яичками, а только поглаживала по животу до самого низу.

Как бы Виталик ни кричал, не бился и не плакал, его, иногда с необходимыми в данном случае угрозами ремня, заставили удержать воду нужное время. Когда мы развязали его, он буквально взлетел с дивана и прыснул в туалет, обоими руками сжимая себе ягодички. Инга поспешила проверить "как там получатся его большие дела". Не дала ему запереться, и смотрела в немного приоткрытую дверь.

Сначала, как обычно, с большой силой шумно рванулась струя воды, после и основное. Но даже после клизмы бедному Виталику явно приходилось тужиться, прилагая большие усилия. Потому задержался он в туалете больше чем на полчаса. Инга не раз говорила ему, что его сейчас ждёт и вторая клизма. В ответ он с плачем вскрикивал, что не надо, но напрягался, и хоть и понемногу, освобождал свой кишечник. Потом, когда он вроде бы избавился ото всего что можно было выжать, Инга проверила содержимое стульчака.

- Да уж! Прилично накопилось! Куча как у коня! - услыхала я реплику.

После туалета Елизавета Соломоновна тщательно прощупала его живот, и осталась недовольна: в каком-то месте застряла и не вышла немалая часть содержимого. Но тут же, сразу, вторую клизму было делать нежелательно, ему следовало отдохнуть около получаса.

Виталика тут же в комнате усадили на стул, не позволяя даже одеть трусы. Связали руки и ноги, и привязали его к спинке стула. Я поймала себя на мысли, что буквально у всех людей отношение к тем, кого считают психически больными, немногим отличается от отношения к животным. В лучшем случае как к существам, находящимся куда ближе к животным, чем к людям, в худшем - как к неодушевлённым предметам. Так же бесцеремонно ими помыкают, передвигают туда, где это выгодно "здоровым". С их мнением не считаются, предполагается, что их удел - повсеместно лишь беспрекословно слушаться. На нужды и интересы смотрят с насмешкой. Даже самое элементарное уважение как к личности - это не про них: им отказано даже в праве на естественную стыдливость, как сейчас поступили с Виталиком. Толкнуть, схватить, приказать с угрозами - и это, по мнению общества, в порядке вещей. С каждой минутой мне становилось всё более жалко его.

У меня уже полностью сформировался некоторый план. Мне безумно захотелось дать Виталику. И почему-то захотелось, чтобы он вошёл мне в попу. Именно он! И именно в попу! Может, это было подспудное желание испытать "сладкое унижение", чтобы меня сделал пидораской психически больной, поставленный общественным восприятем на низший уровень людского сообщества? Но перед аналом следовало промыть прямую кишку. Тем более что бабушка Надя немножко прихворала, а у меня уже ощущалась в животе некоторая тяжесть. То, что я собираюсь изменить бабушке Наде, мне в тот момент не приходило в голову.

Я вплотную подошла к Инге и приблизила губы к её уху с длинной спиралевидной серёжкой.

- Ведь эта клизма одноразовая только в больницах? Если хорошенько мыть наконечник, то её можно использовать пока она не порвётся?

- Разумеется. Даже, думаю, и там с этим не стесняются, и пускают их по второму-третьему-десятому, да хоть и двадцать пятому разу.

- Пока Виталик отдыхает, ты сумеешь и мне поставить клизму? А то надо бы снова прочиститься. Я сама вымою наконечник и сейчас, и после себя.

- Да какие вопросы? Даже если потребуется немного больше времени, Елизавета Соломоновна не станет торопить. Может, даже она и тебе сделает?