Сколько я себя помню, мать всегда носила брюки, брючные костюмы или длинные платья до пят и блузки без открытого верха. Внешне красивая, стройная голубоглазая блондинка вынуждена была скрывать свои прекрасные формы, данные ей природой, из-за того, что ее тело было покрыто мелкими белыми чешуйками, словно рыбьей чешуёй. Мать говорила, что эта болезнь, ихтиоз, передалась ей по наследству и что ей болели все женщины у них в роду.
По счастью, ихтиоз миновал лицо моей мамы и внешне в одежде она выглядела как обычный человек, а то, что находилось у нее под платьем, знал лишь отчасти только я и не кому об этом не говорил.
Да мне и рассказывать особо было нечего, так как мать и дома при мне ходила в длинных, до пят халатах и ночных рубашках. Иногда я наблюдал её плечи, покрытые белесой чешуей и руки.
Я никогда не видел свою молодую мать в нижнем белье, в трусах и в лифчике. Мама не только стеснялась показывать мне свое больное тело, но и по жизни была строга в интимом плане. Трусы, лифчики она стирала отдельно и сушила их у себя в комнате, и я их не видел.
С мамой мы жили дружно, она меня не била, всегда воспитывала словом, и я слушался её безоговорочно.
Замужем моя мать никогда не была, а меня родила от приезжего в наш город командированного парня, строителя, с которым она познакомилась на танцах. Он уехал, так и не узнав, что у него родился сын. А моя мама серьезных отношений с мужчинами не заводила, видимо, стесняясь своего тела, покрытого рыбьей чешуей.
Мать работала в школе учительницей, и мы жили с ней вдвоем в двухкомнатной квартире на окраине города.
Нельзя сказать, что моя мама опустила руки и смирилась с тем, что ей нельзя было носить открытую одежду и юбки, как всем женщинам. Она обошла множество врачей у нас в городе и в области. И даже ездила в Москву к столичным профессорам.
Но все было напрасно, ничего не помогало. Мать пила прописанные ей врачами таблетки, микстуры, но лучше ей не становилось. А " рыбья кожа ", покрывающая её тело, никуда не исчезла.
Но вот одна из ее подруг посоветовала моей матери съездить к бабке знахарке в соседний регион. Мол, она лечит и заговаривает многие болезни и, возможно, поможет. Моя мать, учительница, особо не верующая в различных колдунов и бабок, все же послушала совет подруги и решила съездить по данному ей адресу в расчете на то, что хуже уже не будет, а вдруг поможет. Да и в ее положении особо выбирать не приходится. Раз традиционная медицина не помогла, придется ей обратиться к нетрадиционной, народной.
Ехать предстояло не так далеко, в соседний район с ночёвкой. К этой бабке - знахарке не так просто было попасть на приём у нее была очередь, и моя мать заранее к ней записалась. Мама ехала со спокойной душой, так как я к этому времени был уже взрослый. Мне исполнилось восемнадцать лет и весной меня должны были забрать в армию. Я заканчивал десятый класс в школе, где работала моя мать, и был самостоятельным парнем. И не связывался со дворовой шпаной.
По этому моя мать без проблем оставила меня одного в квартире, предупредив, чтобы я в её отсутствие не смотрел поздно телевизор.
Мать уехала в пятницу после обеда, едва вернувшись с работы, с расчетом переночевать в другом городе у знакомых, а рано утром занять очередь на прием к бабке - знахарке. И вернулась домой в субботу вечером в приподнятом настроении. Судя по всему, её поездка была удачной и бабка ей что-то посоветовала.
Я не стал у нее расспрашивать о результате поездки, предоставив матери рассказать мне все самой. А она ничего не говорила, приняла душ с дороги и ушла к себе в комнату, где села за стол и принялась проверять тетради учеников, которые не успела проверить в пятницу. И лишь за ужином мать рассказала о результатах своей поездке к бабке - знахарке и предложила мне сделать такое, от чего у меня моментально встал колом член.
— На тебя теперь надежда, сынок. Ты мое спасение. Мне нужно, чтобы ты вот в эту баночку собрал свою сперму. Это мое лекарство. - сказала мне мать, ставя передо мной на стол двести граммовую банку из под майонеза.
Ужинали мы поздно, за окнами было уже темно и многие жильцы нашего дома в это время спали, и лишь мы с матерью сидели на кухне и вели откровенные, как оказалось, разговоры, от которых у меня моментально налился кровью член и стоял колом.
Я был в трико и футболке, и бугор от вставшего колом члена был заметен у меня в штанах, но я старался подвинуться поближе к столу, чтобы мать его не видела. Мне почему-то стало стыдно вот так сидеть перед ней с эрекцией в трико.
— Ты уже, наверное, дергаешь его. Многие мальчики в твоём возрасте это делают, Костя. Так вот, подергай свой член и набери мне в баночку спермы, сынок. Очень тебя прошу. Мне она поможет. - мать умоляюще смотрела на меня, не замечая, что полы халата, который был надет на ней в этот вечер, разошлись и под ними показались стройные ножки и белые гладкие ляжки.
По злой иронии судьбы, тело у моей мамы было идеальным, но она из-за болезни все время ходила закутанная с головы до ног и не могла, к примеру, сходить на пляж, чтобы продемонстрировать окружающим свои сексуальные формы.
— Я не умею это делать, мама. Никогда этим не занимался и не знаю, что это такое. Если тебе нужна моя сперма, то достань её из меня сама. А я не умею. - внаглую ответил я матери и, можно сказать, впервые в жизни пошел против ее воли.
Я бы мог, конечно, взять со стола банку и, сходив в туалет, подрачить и налить в нее столь необходимую для моей мамы сперму.
Заниматься онанизмом я начал ещё в шестом классе и к восемнадцати годам преуспел в этом деле. Но я быстро усёк из разговора с матерью, что сейчас мой шанс, а он выпадает один раз в жизни.
Вероятно, бабка - знахарка убедила мою мать в целебных свойствах мужской спермы, и она была ей нужна как никогда. Кроме как у меня, взять сперму для моей матери больше нигде не представлялось возможным. С мужиками она не встречалась, стесняясь своего больного тела, да и никто ей специально не станет дрочить. А также сперма от незнакомого мужчины может быть ещё вдобавок и заразной.
Нет, я для нее идеальный вариант и у меня можно брать спермы в любое время, сколько она захочет. По этому я и пошел ва-банк, прикинувшись телком, который не знает, что такое онанизм.
Услышав от меня признание, что я не онанист, мать не стала закатывать скандал и уговаривать меня надрочить ей спермы. Она молча забрала банку со стола, встала и повернувшись ко мне спиной, стала мыть посуду в раковине, сильно сопя носом, а это был верный знак, что мать сердита на меня.
Воспользовавшись тем, что мамаша отвернулась, я встал из-за стола и с выпирающим бугром от вставшего члена в трико поспешил в свою комнату, где разделся до трусов и лег в кровать.
Я лежал в темноте с отменным стояком и лихорадочно думал, придет мать дрочить мне член или не придёт.
А если не придёт, то завтра я сам ей налью в банку спермы, вдруг она и вправду помогает от ихтиоза, а я не хотел заставлять мою маму страдать. Но это будет завтра, а сегодня у меня была хотя и слабая, но надежда, что мать все же переступит через свои моральные принципы и для того, чтобы вылечиться, подрочит родному сыну член.
Лёжа в темноте и слыша, как мать на кухне громыхала кастрюлями, а потом звук стих и наступила тишина. И у меня сердце зашлось: неужели мама ушла к себе в комнату и легла спать? В таком случае все мои надежды ощутить мамины пальчики на своем хую окончательно рухнули. Моя мать не решилась переступить черту и заняться интимными делами со родным сыном. А мне придется завтра дрочить член самому.
— Не спишь ещё, Костя? - дверь в комнату открылась, и на пороге возникла фигура моей матери.
Вместо халата на ней была надета белая ночная рубашка до пят, и она просвечивалась на свету, который исходил из коридора. Я видел у матери сквозь тонкую ткань ночнушки разрез ног вплоть до лобка и очертание её крупных грудей. Мать была немного худощавой женщиной, а вот сиськи у нее были приличные, не вымя конечно, но и не маленькие. Они сексуально смотрелись на ее стройном теле.
— Да нет, мам, не сплю. Сон что-то не идёт. - ответил я матери, слегка заикаясь от охватившего меня волнения, ведь мать не просто так ко мне зашла, у нее в руке была зажата банка из под майонеза, та самая, которую она давала мне на кухне.
Люстру у меня комнате мать не стала включать, она подошла к письменному столу, на котором стояла ночная лампа и включила ее. И комната тут же озарилась приглушенным светом ночника. В одном случае было достаточно видно, но в то же время не так резало глаза, как от люстры.
— Ты негодяй, сынок. Я больше чем уверена, что ты дергаешь свой конец. И не хочешь помочь матери в трудную для нее минуту. Но будь по твоему, я сделаю это. Сама достану из твоей пиписьки сперму. А ты только попробуй кому-нибудь разболтать. - угрожающе сказала мне мать, стоя с банкой в руке возле письменного стола.
— Я никому не расскажу, мама. Можешь на меня рассчитывать. Из этой комнаты ничего не выйдет. - дрожащим от волнения голосом ответил я матери, мигом вскакивая с кровати и подойдя к столу, встал возле него с выпирающим в трусах членом.
— Я предупредила, Костя. Только попробуй разболтать про меня своим друзьям в школе. Я тебя после этого за сына не буду считать. И вообще выгоню из дома. - ещё раз угрожающе произнесла мать, ставя банку на письменный стол, и при этом качнулась, а от нее пахнуло водочным перегаром.
