Следующие дни были для Гарри, Рона и Гермионы - как, впрочем, и для всех гриффиндорцев вообще - более чем плотно загружены занятиями учебного характера. Что, пожалуй, и к лучшему, поскольку будь у Гарри - или тем более у Рона - время как следует поразмыслить о случившемся, недалеко было бы и до нервного срыва.
Однако первый же день после событий в библиотеке заставил их всерьёз пожалеть о том, что они не выспались накануне. Последующие же дни с их стремительным ритмом заставили слегка заретушироваться в памяти всё произошедшее.
Слегка, но не совсем.
- Слушай, Рон.
- А?
Рон с явной неохотой оторвал взгляд от страниц волшебного комикса с движущимися картинками.
- Пошли в библиотеку. Разговор есть, - произнёс Гарри. - Но, - с отвращением к себе добавил он, - без Гермионы.
* * *
- Как Гермиона?
- В каком смысле? - неловко заёрзал Рон. Уши его меж тем запылали ярче семафоров.
Гарри был непреклонен:
- Ты знаешь, в каком.
Рон вздохнул. Смотреть на него было жалко.
- Как обычно. Вроде. - Он отвёл взор. - Ведёт себя как всегда. Прилюдно, по крайней мере.
- А не на людях? - настаивал Гарри.
Уши Рона запылали ещё отчётливей.
- Откуда мне знать? Я... я не понимаю, о чём ты.
Гарри помолчал некоторое время, глядя словно бы сквозь Рона Уизли.
- Я, кажется, выяснил, как именно действует заклинание Демо Крациус. Но, чтобы проверить догадку, мне необходимо узнать о всех деталях её поведения в последнее время. Включая и то, как она ведёт себя, оставаясь наедине с кем-то из нас.
Рон смущённо сверлил взглядом вишнёвое дерево библиотечного стола.
- Ну... я... - замялся он. Потом как будто бы решился: - В последний четверг после занятий Гермиона зашла ко мне, чтобы помочь справиться с черчением каббалистических схем - там всё очень сложно и повсюду сплошные цифры - так что мы ещё неделей раньше договорились, что в случае задания по этой теме она подтянет меня. Так вот...
* * *
- Ты внимательно слушаешь меня, Рональд Уизли? - грозно поинтересовалась Гермиона. Скрывая, впрочем, в уголках рта улыбку.
Рон смущённо оторвал взор от бугорков плоти под её белой майкой. Теперь, когда он знал, каковы на ощупь эти бугорки, ему особенно сложно было удерживать себя в руках, а своё отношение к сидящей совсем рядом и чуть-чуть касающейся его пылающим бедром Гермионе - в пределах дружеского.
Мысли его всё время отвлекались на нечто иное.
- Число четыре у древних римлян и финикийцев ассоциировалось с Меркурием, в то время как тройка и восьмёрка считались основополагающим принципом твёрдой части мироздания. - Произнеся это, Гермиона слегка потёрлась коленом о его колено. Слегка. - Записал?
Рон ощутил, как что-то внутри него, хотя и не принадлежа полно к твёрдой части мироздания, тем не менее норовит ею стать.
- Записал, - хрипло произнёс он.
- Поскольку твёрдая часть Универсума может быть условно сопоставлена с Землёй как с одной из четырёх начальных первостихий, олицетворяемой в свою очередь чётными парами чисел, мы имеем тут занятную неоднозначность на матемагическом уровне сущего.
Ладонь Гермионы под столом опустилась на колено Рона и неспешно двинулась вверх.
- Вместе с тем ошибочно думать, что синфазия чётных чисел равнозначна в своей роли алхимическому значению начальных цифр или что тождественна их роль при использовании в ритуалах.
Пальчики её дошли почти до предела, до разветвления брюк, нерешительно застыв перед металлической молнией.
- Цифры два и четыре в парности своей соответствуют Квадрату Земли, - сладким голосом произнесла Гермиона. Пальцы её вильнули по полукругу, медлительными плавными движениями огибая бугорок. - Цифры семь и девять - Квадрату Воздуха. Поскольку Воздух, как известно, соответствует алконостам и гамаюнам, посвящённые им заклинания традиционно стараются формировать из семи или из девяти членов.
Тем временем сужающиеся, поигрывающие колебания кончиков её пальцев наконец достигли - нет, не семи и не девяти, а всего лишь одного-единственного.
- Ты меня внимательно слушаешь? - подняла брови Гермиона. Голос её звучал столь сладко, что казалось, будто она вот-вот рассмеётся; ладонь же её меж тем принялась совершать размеренные поглаживающие движения. - Рон?
- Что? . .
Рон сглотнул слюну.
- А... - сообразил он. - Да-да. Очень.
- А мне так не кажется, - столь же сладко произнесла Гермиона. Пальчики её на мгновение сжались сильнее.
Чуть было не вынудив Рона Уизли застонать.
- Последние минуты, - медоточиво изрекла Гермиона, - я произношу такую нелепость и чепуху, за которую профессор Вектор не поставила бы мне даже единицы. Ты же не обращаешь на это ни малейшего внимания, из чего я делаю вывод, что твои мысли пребывают где-то далеко-далеко. Вопрос, где?
Гермиона с любопытством рассматривала его. Ладонь её, словно живя своей отдельной жизнью, продолжала периодически совершать неспешные порхающе-поглаживающие движения в районе брюк Рона; Рон же, ощущая, как его брюки готовы порваться изнутри, беспомощно сверлил глазами девчонку перед собой, которую - в такой момент невозможно было слукавить с собой - он всем своим существом хотел. Взгляд его почти помимо его воли упал вновь на едва прикрытые тонкой белой тканью бугорки плоти, воображение же нарисовало - или извлекло из запасников памяти? - вид Гермионы без оной.
- О чём ты фантазируешь, Рон, всё это время, что так отвлекает тебя от занятий? - сладко проговорила Грейнджер. - Я ведь знаю, что ты о чём-то фантазируешь. - Она облизнула губы; пальчики её на миг снова сжались на брюках Рона. - Чувствую.
Под загадочным взглядом её мерцающих глаз Рон ощутил себя чем-то вроде магловского завтрака быстрого приготовления.
Сказать? . .
Её это явно не удивит.
Но...
- О тебе.
Вначале Рон Уизли сам не осознал, кто произнёс эту хрипло прозвучавшую фразу. И лишь по вдруг засиявшим как две звезды глазам Гермионы понял, что фраза сия прозвучала из его уст.
- Так вот, значит, что не даёт тебе покоя, Рональд Уизли. - Гермиона вновь лениво провела кончиком языка по влажным губам. - И часто ты этим занимаешься? Фантазируешь обо мне?
Несколько мгновений Рон героически сражался со своим собственным голосовым аппаратом.
- Оч-чень.
Пальчики её совершили сызнова очередной сумасшедший кульбит, заключив некоторую часть Рона Уизли в сладкий плен неумолимых объятий.
- Тебе нравится делать при этом mак?
Глаза её вновь заблестели.
- Нравится? Или нет?
Рон ощутил, как кровь его прилила не только к низу живота, что было вполне естественно, но и к кончикам ушей.
- Д-да, - опустил голову он.
Гермиона с удовольствием рассмеялась.
- Какой ты смешной.
Его подруга склонила голову набок, глядя на Рона Уизли со странным заговорщицким выражением лица.
- Между прочим, - она на миг чуть прикусила губу, - мне давно хотелось понаблюдать, как мальчики делают это.
- Ты...
Рон недоговорил.
- Как это делают девочки, мне и без того превосходно известно. - Гермиона вновь рассмеялась, явно наслаждаясь его ошеломлённым видом.
Он, конечно же, отлично помнил развернувшуюся в библиотеке несколькими днями ранее сцену, но ещё не успел соотнести её в сознании с привычным образом Гермионы. В дневное время суток ему и вовсе хотелось выкинуть эту сцену из памяти, хотя она вновь и вновь являлась ему в томительно-сладкие часы ночных грёз.
- Так ты расскажешь мне, о чём конкретно ты фантазируешь, когда делаешь это, Рон Уизли? - Гермиона вновь возвратилась к оставленной было теме. - Судя по твоему признанию в частоте занятий этим, ты фантазировал на сей счёт не раз и не два. Тебе не кажется, что я, как твоя подруга, а также как та, кого эти фантазии касаются, имею некоторое право наконец узнать их содержание?
Где-то в глубине глаз Гермионы стояли смешинки. Черты лица её меж тем старательно приняли выражение, среднее между мольбой и укором.
Рон закрыл глаза.
- Если бы тебе стало от этого легче, Рон Уизли, я могла бы рассказать тебе о некоторых своих фантазиях, - пробился до его сознания сквозь полутьму опущенных век медоточивый голос Гермионы. Голос, от одних интонаций которого он чуть было не ощутил, как с ним происходит непоправимое, хотя пальцы подруги недвижно зависли на материи его брюк. - О том, что я мысленно представляю себе иногда, отходя ко сну в своей комнате, когда из всех одеяний на мне остаётся лишь тонкая ночная пижама. О тех грёзах, которыми я иногда распаляю себя, которые имеют мало общего с моими желаниями днём и зачастую вовсе даже немыслимы с точки зрения стыда и морали.
Гермиона говорила красиво, по-книжному. Этим она походила на привычную Гермиону Грейнджер, а вот содержанием своих слов и интонациями своего голоса - не походила ни на унцию.
- Иногда в этих грёзах участвуют люди, вызывающие у меня лишь отвращение в обыденной жизни, - неспешно проговорила она. - В ночных фантазиях же значение имеет лишь их внешность, а червоточинка зачастую только добавляет пикантности. К примеру, тот же Малфой...
