Я всегда более охотно любовался взрослыми женщинами, чем юными девочками или барышнями. Мне нравились чувственные рельефы спелых дам. Колебания грудей и бёдер, возникавшие при ходьбе, манили к себе мои взгляды. Но раньше я не понимал причину такой их притягательности и даже не замечал, что взрослые женщины волнуют меня больше, чем юные кокетки.
Теперь же, после того как я на практике ощутил силу и вкус сексуальных контактов, когда я понял, что только со спелыми женщинами секс из простой гормональной разрядки превращается во взаимное обладание не только телами, а самим смыслом жизни. В эротических мечтах и снах мне всё чаще виделись чувственные формы зрелых женщин, с которыми мне удалось иметь близость: Дианы, мадам Мюллер и, более всего, - моей милой маменьки. Я и раньше любил свою матушку, и нельзя было сказать, что эта любовь была чисто платонической. Мне нравились черты её лица, изгибы груди и бёдер, которые я считал более красивыми, чем у всех других женщин. Мне очень хотелось поцеловать её губы, но она этого не позволяла. Мне хотелось потрогать её грудь и бёдра, но и это было невозможно.
Зато теперь, после того как маменьке пришлось отдаться мне, я с замиранием сердца следил жадными глазами за чарующим покачиванием бёдер, когда она, гордая своей красотой, шла впереди меня по коридору или во дворе усадьбы. У идущей впереди женщины, при каждом движении ног, тонкая ткань узкого платья плотно прижимается к телу то справа, то слева, так рельефно обрисовывая волнующую линию бедра, что глаза невольно прилипают к манящим изгибам прекрасного тела, а ноги сами идут вослед дивному видению.
Я впивался взглядом в восхитительно колеблющиеся холмы грудей, когда она шла мне на встречу. Не мог оторвать взор от её прекрасных губ, когда она что-либо говорила. В общем, я влюбился в неё не как в мать, а как в соблазнительную женщину. Воспоминания о сцене её раздевания, о прекрасном теле обнажённой женщины, лежащей на моей кровати, и о ощущениях физического слияния с ней, вновь и вновь накатывали на меня, заставляя думать только о том как бы прикоснуться к ней не только взглядом или мечтой, но и жаждущими её руками и всем моим влюблённым телом.
Мне кажется, что она стала тактильно ощущать жгучую силу моих взглядов, потому что теперь она при мне обязательно одёргивала платье, старалась не оставаться со мной наедине, а если наши взгляды встречались, то она заметно краснела. Её старания отдалиться от меня усиливали мою любовь всё больше, а воспоминания о нашей близости так распаляли моё возбуждённое воображение, что я дошёл до крайней степени вожделения и начал искать возможность снова погрузиться в безумный омут слияния с любимой женщиной.
Однажды папенька уехал на несколько дней по делам своей фабрики. Теперь маменька спала в своей постели совсем одна. Эта мысль заставила взволнованно биться моё сердце, а дерзновенный ум начал искать путь для проникновения в её спальню.
На следующий день, после обеда и, даже, ближе к вечеру, у меня родился коварный план. Когда начало темнеть, я пошёл на поляну посреди сада, где стояла небольшая скирда старой прошлогодней соломы, поджёг её и быстро убежал. Через несколько минут управляющий фермой увидел огонь, ярко осветивший начавшие сгущаться сумерки. Испугавшись, что начался пожар, он послал туда всех повернувшихся работников с вёдрами воды для тушения, а сам побежал доложить маменьке. Она тоже испугалась и взволнованная побежала вместе с управляющим и служанками к месту пожара. Пока они туда добрались, небольшая скирда догорела, а остаток огня залили водой прибежавшие ранее работники. Увидев, что ущерба и опасности нет, матушка немного успокоилась и, лишь слегка возбуждённая пережитым испугом, вернулась домой. Тем временем, пока маменька и служанки отсутствовали, я, в одной ночной рубашке, незамеченным прошёл в маменькину спальню и спрятался на широкой кровати под одеялом.
Скоро пришла моя красавица и, как обычно, закрыла за собой дверь на ключ. После этого она, не зажигая света, начала раздеваться. В комнате ещё царил лёгкий полумрак, но мне было хорошо всё видно, а полумрак, к тому же, усиливал романтичность задуманного приключения.
Будучи уверенной в том, что она одна в спальне, красавица расстегнула пояс на юбке и, покачивая бёдрами, стянула её вниз. Так как она стояла спиной к кровати (а, значит, и ко мне) , то я вновь увидел её чудные и такие желанные ножки в чулках выше колен и попку, прикрытую кружевными панталонами. Между краями панталон и чулок белизной отсвечивала нежная кожа манящих бёдер. Я лежал под одеялом, чуть-чуть выставив из-под него только глаза, которые как бы впитывали в себя волны возбуждающей прелести, исходящей от полураздетой красавицы. Она, тем временем, начала, не торопясь, расстёгивать блузку, мурлыкая мелодию из какой-то оперетты.
Пока шло расстёгивание многочисленных пуговок, прелестница ходила по спальне и я мог видеть её, то с одной, то с другой стороны. Вот блузка соскользнула с прекрасных плеч и открылись великолепные груди, выпиравшие из поддерживающего их корсета. Бросив блузку в то же кресло, куда ранее полетела юбка, она, не прекращая напевать, прогнулась, завела руки назад и стала распускать шнуровку корсета. По мере ослабления шнуровки её голос веселел. Вот корсет распущен и стянут вниз. Перешагнув через него, она кинула его вслед за юбкой и блузкой. Перешагивая через корсет, красавица продолжала держать его руками и, поэтому, ей пришлось нагнуться.
В это время она была расположена ко мне боком и я увидел как полные сосуды грудей качнулись, выглядывая из-под мышек. Крупные бутоны на их вершинах рельефно выделялись на фоне чуть светлой шторы окна. Затем полураздетая дама подошла к зеркалу и зажгла на столике рядом с ним свечу. Она подхватила ладонями свои великолепные груди и, слегка приподняв их, с удовлетворением посмотрела на себя в зеркало. Оставшись довольной, она повертелась немного влево, немного вправо, разглядывая себя, то в фас, то в профиль. И то и другое было замечательно и она, похоже, осталась довольна собой. Потом она немного спустила панталоны и полюбовалась на свой живот в фас и в профиль. Видимо решив, что всё в порядке, прелестница села на пуфик и начала вынимать шпильки из причёски. А я в это время не мог оторвать взор от колышущихся грудей, которые я видел в зеркале.
Пышные волосы были собраны днём в объёмную причёску на темени, но теперь рассыпались и почти полностью закрыли плечи. Она потрясла головой, чтобы рассыпать волосы пошире, а затем, подняв руки, собрала и перевязала волосы на затылке розовой лентой. После этого она решительно встала, слегка наклонилась, и сняла панталоны. Теперь я мог видеть желанную попочку - такую округлую, что захватывало дух. А переводя взгляд на зеркало, я рассмотрел треугольный островок кудряшек в нижней части живота. Тут она выпрямилась и опять повертелась перед зеркалом. Потом подняла одну ногу на пуфик, сняла подвязку и спустила чулок. А мне сзади открылась щель между ягодицами и стали видны пухлые губки. При каждом её движении полновесные груди эффектно качались, перехватывая у меня дыхание и вызывая бешенное сердцебиение.
Кол у меня уже торчал так, что казалось будто он сейчас проткнёт кровать, так как, спрятавшись, я лежал на животе. Далее я, с усиливающимся волнением, наблюдал, как она снимает второй чулок. Ножки были такие плотные, что на местах, стянутых днём подвязками, не осталось вмятин, а было заметно лишь слабое кольцеобразное покраснение кожи в нижней части изумительных бёдер. Покончив с чулками, она прошла, обнажённая и прекрасная как богиня, к изголовью кровати, где лежала её ночная рубашка, взяла её и, вернувшись к зеркалу, стала её надевать. При этом она подняла руки вверх, что сопровождалось приподниманием грудей, втягиванием живота и прогибанием спины, от чего у меня опять вся кровь вскипела, а кое-что так уперлось в кровать, что она даже скрипнула. К счастью, красавица не обратила внимания на этот скрип, потому что в это время рубашка скользила по её телу и шорох шёлка заглушил тихий скрип.
Потом прекрасная дама задула свечу и, нащупывая в темноте кровать, подошла, откинула со своей стороны одеяло, легла и накрылась. Несколько минут в спальне царили тишина и покой. Я был парализован экстазом от сцены раздевания, а она затихла, собираясь уснуть. Однако покой не мог продолжаться более нескольких минут, которые были мне нужны, чтобы прийти в себя и устремиться к объекту своей любви. В общем, я пошевелился. Кровать снова скрипнула. На этот раз она услышала и почувствовала какое-то движение рядом с ней... . От неожиданности она испытала жуткий ужас, заставивший её тихо ойкнуть и натянуть одеяло до подбородка.
По моему плану я должен был заговорить с нею изменённым голосом, что оказалось совсем не трудным, ибо от перевозбуждения я охрип. Вот таким сиплым голосом я пробормотал:
- Молчи, если хочешь жить.
Она ничего не ответила, но, видимо, кивнула головой, так как кровать опять скрипнула. Поняв, что она парализована ужасом, я встал над ней на четвереньки, рванул с неё одеяло и, погрузив обе руки в глубокий вырез ночной рубашки, овладел её желанными грудями. В темноте она не могла меня видеть, а голос оказался настолько неузнаваемым, что у неё было полноё убеждение, будто в её постель проник какой-то маньяк-убийца, о которых иногда пишут в газетах. Боясь пошевелиться, она тихо заплакала, но когда я сместился вниз, откинул подол её рубашки и раздвинул ей ноги, она не сопротивлялась. Вероятно ужас, охвативший её, оказал на неё особое влияние, так как головкой я почувствовал, что вся вульва уже вибрирует, из неё выделяется смазка, а вход раскрылся так широко, что я провалился на всю длину не только без малейшего сопротивления, но даже с ощущением, что мой инструмент свободно болтается внутри просторной пещеры. Такое соитие показалось мне не интересным и я пробормотал, по возможности, более сиплым голосом:
- Если хочешь жить, перевернись и встань на четвереньки.
Она послушно исполнила указание. Я попытался снова войти туда же, но опять ощутил излишнюю просторность. Поэтому я вытащил свой кол, весь покрытый женским соком, руками раздвинул ягодицы и начал засовывать кончик кола в ту дырочку, через которую ещё никому не удалось забеременеть. Ощутив такое проникновение, моя жертва дёрнулась, однако я, войдя в роль разбойника, стукнул её по спине кулаком и она затихла. Я улёгся на неё сверху и захватил ладонями мешочки грудей. Обминая податливую мякоть, я зажал соски между пальцами и начал их тереть, продолжая продвигаться вглубь ануса. Через несколько фрикций я смог входить на всю длину. Я стал двигаться более размашисто, помня, что мадам Мюллер нравилось ощущать как яички хлопают её по наружным губам абрикосины. Скоро я почувствовал, как соски набухли и затвердели, а молочные железы стали горячими и, как будто, уплотнились.
