- Ничего не успела прочесть, вот ничегошеньки, пару раз бралась за «Мадам Бовари», но всякий раз начинала болеть голова.
- Флобер. Да, жестокий реалист. А ты знаешь, Мурыс, что он стал писателем из — за эпилепсии?
- Нет, не знаю, - приподнялась на локте подружка.
- А еще он жутко любил путешествия.
- Не удивительно, их все любят, а такие одаренные натуры должны их любить тем более.
- А я Бродского читал «Письма римскому другу»:
«Вот и прожили мы больше половины,
Как сказал мне старый раб перед таверной,
Мы, оглядываясь, видим лишь руины,
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный».
- Знаешь, Ромка, мне кажется, что такие стихи должны быть созвучны жизненному опыту, - размышляла Юлия, задумчиво глядя в крышу, и яркие лучи бежали по ее лицу. - У нас с тобой его нет, Романтичек мой любимый, поэтому нам читать Бродского еще рано.
Где — то снаружи в прибрежных ивовых зарослях страшно ухнула птица, и хохот какой — то нечисти донесся со стороны кустов на другом берегу за темным омутом.
Студентка вздрогнула, прижалась к плечу любимого:
- Пора, рассвет уже.
- Давай еще полежим.
- Пора, потрогай, у меня нос холодный…
Еще одна бесплодная ночь утекала из рук парня, как песок сквозь пальцы. Романтик несмело приобнял подружку за плечо, и чувствовал, остро чувствовал, что не то сейчас надо, не то, не то, но по братски тихонько поцеловал ее в лобик.
- Завтра встретимся тут?
- Да, только тетину шаль надо взять. Ты заметил как ближе к осени ночи становятся холоднее?
III.
На следующий день Ромкин отец фермер Иван Васильевич как — то внимательнее обычного смотрел на наследника. C лукавым прищуром. Такой взгляд обычно пугал сына.
- Чего ты хмуришься? После ночи с такой девкой на сеновале не хмуриться надо, а лыбиться во весь рот. Или ты «петуха дал»? - Наконец спросил родитель. Парень скосил глаза вбок.
- Не пойму, чем вы там занимаетесь, в жмурки что ли играете? Ох, сына, гляди, проворонишь, не поймаешь. Такие шансы один раз даются и бить надо прямо в цель!
- Я не знаю, пап, что делать, - вдруг честно сказал сын, и его плечи скорбно обвалились.
- А ну - ко, сядем, - указал рукой на лавку мужик.
Сели. Ромка так, только притулился, ему было и стыдно, и горько.
Отец закурил, широко откинувшись, спрятал сигареты в карман:
- Што ты не знаешь?
- Ну, как надо.
- Тю. А ты думаешь, кто — то знает? Может ты думаешь, што правила есть, график, расписание, устав? Нету ничего, действуй и все, глаза боятся, руки делают. Придет кураж, а там и сам не поймешь, как все получится… Или знаешь чего? Ебни для храбрости. Не много, а так граммчиков 50 — 100 хорошей водочки, и все пойдет, как по маслу.
Юноша внял отцовскому совету, с закатом принял, только не водки, которую терпеть не мог, а любимого сладкого маминого винца «Ай — серез».
Тепло побежало по венам, в груди и в голове расцвели подснежники, в ушах зазвенели колокольчики, стало так хорошо, что Ромка решил сейчас же устроить бурную ночь, встретить с любимой счастливый рассвет и на рассвете по гусарски, благородно, с размахом сделать ей предложение.
Чтобы не растерять запал, он решил взять вино с собой, по пути на луг еще три раза прикладывался к горлышку, и, наконец, высоко всплеснув руками, провалился в лопухи, где и уснул мертвецким сном. Пить он не умел и о коварстве вина знал лишь понаслышке.
Юлю удивило, что любимый не отвечает на телефонные звонки, тем не менее с сумерками, кутаясь в шаль, она вышла к овину, как условились.
Она уютно устроилась в мягком сене, еще теплом от дневного тепла и стала ждать.
Когда стихли шорохи, и девушка мало — по малу пообвыклась в тишине и сумраке, она услышала, что рядом кто — то глубоко и аппетитно посапывает, временами переходя на храп. Только тут она почувствовала, что в помещении разит перегаром.
- Рома, ты уже здесь? - Удивилась полуночница, щупая тело храпящего. Нечаянно она попала ему ладошкой в раскрытый рот, сосед хрюкнул и проснулся. Из волны сена вылупились два мелких, дымчатых глаза:
- Дядька Кузьма, вы меня испугали! - Взвизгнула девушка и отдернула руку. - А Ромка где?
- Ходють тут, поспать не дают добрым людям. Ни стыда, у вас ни совести. Я, между прочим, весь день косил, умаялси. Захотел поспать, так нет, приперлась.
- Спите, я вам мешаю, что ли?
Мужик пошарил вокруг себя, нашел баклажку с родниковой водой и стал жадно вливать ее в себя. Влил чуть ли не всю:
- Я тебе, девка, так скажу, дура ты набитая, - удовлетворенно крякнул он и швырнул емкость в угол.
- Это почему?
- Припереться ночью к мужику на сеновал, это какие курьи мозги надо иметь, ась?
- Причем тут вы, я к Роману шла, мы тут условились встретиться.
- Шла к Роману, а пришла к туману, гы — ы, - ощерился плотник, показав кривые прокуренные зубы.
- Ой, я пожалуй пойду, - отодвинулсь Юлия.
- И куда ж ты пойдешь, милая, от мужика?
Девушка встрепенулась, но Кузьма цепко поймал ее за лодыжку.
- Пустите, зло зашипела молодка. - Я закричу!
- Кричи, на утро все будут знать, как ты с Кузьмой на сеновале кувыркалась. То — то тетка обрадуется… Ладно, иди, - смилостивился этот лысый змей:
- Постой, - велел он, едва девчонка схватилась за шаль.
- Ну, что еще?!
- А поцелуй дядю Кузьму, вот сюды, - выставил он щетинистую, впалую щеку.
- Вот еще, - психанула красавица и поехала вниз, по копне. Но теткин сожитель снова цепко схватил ее, теперь за предплечье, и так сжал, что у Юли искры мелькнули в глазах. Тут студентке стало уже не до шуток, она отчаянно затрепыхалась, стараясь освободиться, но силы были не равны, мужик был явно сильнее и сноровистее ее.
- Гоп, гоп, - дергал он ее то за за бок, то за ляжку. - Убежать хотела я, да не вышло не хуя. Давай, иди, а я буду глядеть, если плохо пойдешь, убью и мне ничего не будет, я все равно сумасшедший.
- Дядя Кузьма, чего вы хотите? - Расплакалась Юля, ей действительно стало страшно, ночь, кругом ни души, и вот она наедине с этим безумным, цепким придурком.
- Тебя я хочу, тебя, моя разлюбезная.
- Как это?
- Выебать. И вот что важно, выебу.
Плотник вжикнул ширинкой и выпустил свой член, который давно просился на волю, чувствуя близость белых, девичьих ляжек.
- Дядя Кузьма, не надо, - залепила лицо ладонями дева, и челка накрыла ее пальцы.
- Надо, - деловито сказал мужик. - Разик погладишь, и я тебя отпущу.
- Правда? - С надеждой раздвинула девчонка ладони.
- А ты попробуй, не обману.
Она несмело потянула руку, словно боясь, что член ее укусит.
- Не бойся, он не кусается, - словно угадал ее мысли Кузьма, - так только, пощекочет немножко, и тебе будет приятно, потом сама просить будешь.
Юля смотрела на багровую елду плотника, овитую венами, с налипшими на маслянистую головку соломинками и пушинками, ей было удивительно, что такой тщедушный мужик все время прячет в штанах такую крупную штуку.
Она тихонько дотронулась до члена и тут же одернула ладонь, брезгливо отерла пальцы о рукав своей блузки.
- Бе — е, - невольно поморщилась она. - Какой он горячий и противный.
- Это он счас противный, а потом он тебе покажется таким сладким, что ты никогда и не пробовала. Чувствуешь, как он девку хочет? Давай, еще погладь.
- Дядя Кузьма, - умоляла Юля несмело и неумело надрачивая мужчину, - тетя Маша ведь узнает.
- А мы ей ничего не скажем, - гоготнул плотник. - Как она узнает, овца, ты овца, у — у, овечка моя глупая, - сдавил он пальцами ее нижнюю челюсть, но теперь несильно, а словно в шутку, в игру. - И зубки у тебя какие, крепкие, острые, ух!
Мужик явно входил в раж.
Девушка все смелее гуляла ручкой по стволу, ей явно нравилось, что от ее ласк от становится все крепче. Ей было уже интересно.
- Давай, дразни его, - подначивал Кузьма. - Для себя стараешься, я тебя так выблужу под хвост, что до смерти не забудешь- нежно, сладко, ласково. Сам то я ласковый, это я токо с виду смурной, миловаться - тешиться со мной всякой бабе в радость. Цветут бабы от Кузьмича, и ты расцветешь. И ездить будешь уже ко мне, такой я хороший заманьщик.
- Ну, у меня парень есть, как же так? - Словно бы просила молодка отпустить, но уже как - то вяло, без нажима.
- Ну, и иди к своему квелому цыпленку табака, - вдруг психанул плотник. - Иди, иди, тебя никто не держит. А то еще скажут, снасильничать хотел, вот еще, сдалась ты мне, бревно бесчувственное. Кузьма к тебе со всей своей огромной любовью, а ты мне в душу плюешь.
- Дядя Кузьма, чего же вы так разозлились, что я такого вам сказала? - Недоумевала барышня — крестьянка, все глубже залезая блудодею в штаны.
- Меня все обидеть норовят, и ты туда же. Все, иди, видеть тебя не хочу.
- Не собиралась я вас обижать, - надула губки Ромкина невеста.
- Правда?
- Правда.
- Тогда разденься, хочу тобой налюбоваться, прежде чем сделаю своей женой.
Юля взялась за край блузки.
- Все скидай, голую себя покаж.
