Разворачивается на спину и кладет ноги мне на плечи. Мой и не думает падать. Я разорву его сейчас! С силой вдавливаю кусок себя в маленькое шоколадное отверстие. Не получается сразу. Помогает, направляя. Там так тепло. Тугое кольцо обволакивает меня, но я продираюсь до упора. Защита Нимцовича сломлена, и новоявленный мастер спорта получает мат в восемь толчков.
Просыпаюсь от поцелуя. Губы отвечают жжением и болью.
Немцов отсасывает у меня. Я не хочу кончать. Давай, Мишка, пусть будет вечный шах!
Но вместо вечного шаха получается цугцванг. Это когда тебе ходить, но любой твой ход ведет к проигрышу. Одно только мое ничтожное движение телом – и Мишкины гланды орошаются моими каспаровыми. Черт, а так ведь хотелось продлить удовольствие!
– Миш, только честно? Вчера никто, кроме меня, не должен был приходить?
– Догадливый.
– А ты знаешь, что это называется совращением несовращеннолетнего? И изнасилованием?
– А я тебя моложе. Да и меньше раза в два. Так что кто кого насиловал – вопрос, – лыбится во все свои ровные белые зубы.
Блин, мне хочется поцеловать его, заласкать до пены во рту! Обволакивает своим языком мой. Не могу-у-у, у меня опять стоит! Но он идет на кухню варить кофе.
Подкрадываюсь сзади. Так же, как и он тогда, в курилке, кладу руку на плечо.
Вздрагивает.
– Миш, я еще хочу.
– Хорошего понемножку. Ты мне там своим амбалом всё разворотил. У меня межбёдерная невралгия сегодня.
– Ми-и-иш, разочек еще, а?
Берет мой стояк и заталкивает в себя по самые Нидерланды, продолжая мешать кофе. Мат на сей раз запаздывает ходов на двадцать…
– Димон, родаки скоро припрутся.
– Пойдем ко мне?
– А у тебя кто дома?
– Бабка, больше никого не бывает. Она классная, вот увидишь!
Целует в нос.
Звоню домой:
– Привет, бабк. А я сегодня ночью трахался.
– К твоему сведению, мудак ты ебливый, ты со своими бабами забыл мне вчера позвонить!
– Прости, бабк. А можно, я не один приду?
– А с кем это?
– Он тебе понравится, – бросаю трубку.
Бабка, с шумом выдыхая едкий дым, кивает в сторону Мишки:
– Это ты с ним, что ли?
Немцов заливается краской.
– Как зовут-то?
– Бабк, его Немцов зовут. Мой партнер по шахматам.
– Я так сразу и поняла, что по шахматам, – сколько же яду в этом маленьком колобке!
– Бабка, не мать ты мне после этого. Ты мне ехидна, – вспоминаю старую советскую киношку.
Мишка больше не смущается.
Наливает нам по стопарику. Пока Мишка мочится, слышу задумчивое:
– Вот одного не понимаю, в кого ты такой пидарас уродился?
– Не пиздите, и да не пиздимы будете… В тебя, бабк, в тебя.
– Как это?
– Видишь ли, дорогая бабка, вчера оказалось, что мне, равно как и тебе, мужики нравятся. Этот – первый. Может, и последний. А у тебя их сколько было? Ты ж сама рассказывала, что на тебя чуть ли не весь Второй Белорусский фронт заглядывался?
– Ко мне, между прочим, командир полка клеился, но я его отшила.
– Ты еще скажи, что у нас в роду и беременных не было! А может… ты и с фрицами… того, а? Может, мне уже давно пора на историческую родину?
– Ты мне тут зубы не заговаривай. Блядь, дожила до седых мудей и не знала, что пидора ращу!
– Так ты ж сама мне говорила, что девочки уже в пеленках не целки, вот я и внял твоему совету. Ладно, мы, пожалуй, пойдем в мою комнату, мне надо Немцову один дебют показать.
– Только во время эндшпиля не орите.
– Прикольная она у тебя, – Мишка закрыл дверь и всосал мои губы.
– Самая классная бабка в Центрально-Черноземном районе, – я раздевал Немцова. – Миш, я просто охреневший, я хочу тебя.
– Только не скачи дебютом Четырех коней, ладно?
Лежим, отдышаться не можем. Телефон. Тропарёв:
– Митяй… я подумал тут… Я согласен, играем Торре. Ты уж продержись ходов тридцать для приличия.
– Ну что я маленький, что ли? Всё будет сделано по высшему разряду, никому и в голову не придет.
Немцов дырявит глазами потолок. Предлагаю партию вслепую, отдаю ему белые.
Ферзевые пешки выстраиваются друг против друга. На потолке возникает огромная доска с желто-зелеными полями. Перед ним наверняка такая же.
– Да, Димон, а мы не договорились, на что играем.
– Если я выиграю, то еще разок… попозже.
– А если проиграешь?
Я теряю позицию.
– А чего бы ты хотел?
– А чтоб ты завтра не подставлялся Тропарёву. Димон, я очень хочу поехать с тобой в Варшаву. Представляешь, только ты и я?
– Нет, Миш, на это я играть не буду.
– Ну тогда отсосешь, если продуешь, – в его голосе мерещатся злые басы.
– Замётано!
Не могу настроиться, в башке его идиотское предложение вертится. Ну да, конечно, мне бы очень хотелось быть с Мишкой в Варшаве, но Тропарёв этого больше заслуживает, хоть у него и хромает дебютная подготовка. Нет, Тропарёв будет вторым!
– Димон, чего молчишь-то? Конь f3, говорю.
– Извини, торможу. Какой это ход?
– Восьмой.
– Миш, сдаюсь, позиция вылетела.
– Брешешь! Что, в рот взять захотелось? Ну давай, припадай к аппарату.
Аппарат в готовности номер ноль. Во рту противно и волосато. Вспоминаю, что языком тоже нужно работать. У Мишки вчера так классно получалось!
– Блин, Димка, щекотно же! Давай минет на брудершафт…
Через полчаса, тяжело дыша:
– Димчик, миленький, возьми меня с собой. Я люблю тебя…
Притворяюсь спящим.
Под утро просыпаюсь от щекотки. Лижет яйца. Отрываясь:
– Димон, не сливай Тропарёву, а?
– Ты сам-то сможешь сегодня сыграть?
– Я буду думать о тебе.
– Да-а, много ты наиграешь с такими думами.
Тому, кто рано встает, засчитывают фальстарт…
Утром бабка в открытую ей самою дверь:
– Пидарасы, вы скачки, что ли, ночью устраивали? Ипподром, блядь, нашли.
Тогда скажите, кто на ком скакал, чтоб я знала, на кого ставить?
– Бабка, сгинь, у нас сегодня последний тур. И вообще, ляг на то ухо, которое еще слышит, и спи себе… И почему на лошадей ставят, а на людей кладут?
– Тоже мне, люди… Бляди вы, а не люди… Не забудь про лавэ за пузырь, ебака хренов.
Мишка зевает во весь рот, демонстрируя свои безграничные возможности.
Формальное рукопожатие с Тропарёвым. Поправляю свои черные. Начинает, как и положено в Атаке Торре, ферзевой пешкой. Моментально отвечаю тем же. Вместо коня на f6, как у Торре. Ловлю удивленный взгляд. Подходит Мастер и видит перед собой ферзевый гамбит во всей красе. Уходит к столу Немцова. Гамбиты у Тропарёва – пятка Ахилла.
Иду курить. Шансы примерно равные, но Тропарёв в явном замешательстве.
Только чиркаю зажигалкой, Немцов вваливается:
– Димон, у меня две пешки лишних. А у тебя как?
– Я играю классический гамбит, а вчера договаривались играть Торре.
Целует в щеку и убегает превращать лишние пешки на билет в Варшаву.
Митяй, козёл, сдай партию! Тропарёв – твой друг. Вы восемь лет стол к столу, доска к доске. Это же так просто – зевнуть пешку или даже фигуру! Шорт вон на прошлой неделе Тимману целого слона в выигрышном Английском начале проморгал, и ничего. А тут гамбит, где возможно всё.
Блин, обкурился, башка кружится. Прохожу мимо стола Немцова. Как раз пожимают руки. На доске торжество Мишкиной «сицилианки». Мастер отворачивается.
Компашка во главе с Мишкиным и моим Мастерами перекочевывает к нашей с Тропарёвым доске. Отдаю слона за два пешака. Еще двенадцать ходов… и у меня аж три проходные пешки! Тропарёв не верит своим глазам: все три выстраиваются на второй горизонтали, готовые превратиться в ферзей. Это уже не облом Варшавы, это форменное опускание. Я ставлю первого ферзя. Второго.
Третьего. Висит мат в два хода – и бабка моя поставит. Не сдается. Не верит.
Я твердым голосом: «Шах и мат!» Тропарёв:
– Поздравляю.
Мастер:
– Поздравляю.
Мишкин Мастер:
– Поздравляю.
Немцов:
– Поздравляю.
Все хором:
– По-здрав-ля-ем!
Немцов сияет, как его значок мастера спорта на рубашке, когда я поднимаю над головой тяжелый кубок. Тропарёва не видно. Вместо него диплом за третье место получает Мастер. Обязательное фотографирование призеров – мы с Немцовым. Без Тропарёва.
В Варшаве Мишка с каждым днем все позже приходит в гостиницу. Проигрывет пять партий кряду. О сексе и речи быть не может. Боже, как я хочу его!
В результате я одиннадцатый, а Немцов делит предпоследнее место. Мишка запоминается мне только на набережной Вислы, куда мы выползаем за два часа до поезда. Вся шея в засосах. Не моих. Если пидор говорит, что он тебя любит, это вовсе не означает, что он любит только тебя. Да и любит ли?
Следующий подобный турнир в сентябре в Будапеште. От нашего города едем втроем. Плюс наш… то есть… Олегов Мастер – я теперь играю за Мишкин клуб.
Перед самым отъездом:
– Бабк, а меня Немцов бросил.
– Знаю. Второй месяц сохнешь. Он мне сразу не понравился, пидарас крашенный.
– Бабк, а давай я буду любить тебя и только тебя?
– Давай. Только не так шумно, как той ночью, с пидаром этим.
– Старая ты перечница!
– Чтоб денег зеленых привез, понял?
– Старая алчная перечница!
Мастер селит меня в купе с Тропарёвым. Макаренко хренов! Молчим. Тропарёв утром:
– Сразимся в поддавки?
– Я не умею в поддавки.
– Я знаю. Научу.
Классная игра, между прочим – те же шахматы, но в поддавки. Брать обязательно. У кого остаются фигуры, тот и проиграл. Кто последний, тот и папа… Великие, типа Карпова, белотом отрываются, ну а мы, мелочь пузатая, поддавками. Тропарёв виртуоз просто – каких-то двадцать ходов, и у него не остается ни одной фигуры. Злюсь. Ржет. Пробуем карты, но он подглядывает с высоты своих двух метров. Перекур.
В тамбуре Мастер:
– Митяй, я не понимаю, ты притворяешься или на самом деле ничего не знаешь?
– Наверно, не знаю. А Вы о чем?
– Я о том, голубь мой, что Немцов всем растрепал, что переспал с тобой за второе место.
Оседаю:
– И Тропарёву?
– Ему в первую очередь.
Бросаю сигарету и рвусь в вагон. Мастер держит меня за шкирку:
– Если хоть одного пальцем тронешь, сразу проси в Венгрии убежище!
