После обеда, не дожидаясь, пока пища уляжется в желудке, они снова занимались любовью. И Петру, всегда неловко чувствующему себя при любом общении с девушками было легко и свободно, Он удивлялся, сильно жалел и корил себя за то, что не встретил её раньше. Вайле казалась ему тем существом, той частью его тела, которой ему так не хватало всю сознательную жизнь. Нет, девушки были у него и до этого, и глубокая, искренняя любовь, и мимолётные увлечения, но Вайле дала ему нечто большее, одновременно он почувствовал себя желторотым мальчишкой, с пробивающимся пушком на верхней губе, и мужчиной, способным доставить любимой женщине истинное счастье каждым своим прикосновением, вкладывая в него свою любовь, нежность, теплоту, желание защитить и не дать никому в обиду близкого ему человека.
Кровать под ними долго скрипела пружинами, дом наполнялся вечерним сумраком, но их молодые тела всё никак не могли насытиться друг-другом, вновь и вновь сливаясь в одно целое.
Как и вчера, когда он грёб по болоту, Петру казалось, что вот-вот сейчас силы совсем оставят его, и он, бездыханный, заснёт на этой прекрасной груди, но каждый раз, опустошённый, он совсем неожиданно для себя, вновь начинал любовную игру, и Вайле, несколько утомлённая непрекращающимся счастьем, радостно принимала его ласки. Для них обоих весь мир ограничился шириной этой кровати, и им вполне хватало их маленького государства.
Когда сумерки окончательно завладели всем пространством комнаты, темнота словно бы нажала на какой-то выключатель, их страсть утихла, последние благодарственные поцелуи мотыльками выпорхнули из их уставших губ, последние обьятия мягко вытерли пот с разгорячённой кожи, непослушные пальцы, всё время стремящиеся лишний раз приласкать друг-друга, натянули одеяло, и Кале Лукое, раскрыл над ними свой пёстрый зонтик.
За ночью последовал новый день, Вайле осуществила свою вчерашнюю мечту и они стали кидаться подушками, одна из которых порвалась, наполнив всю комнату напоминающим снег пухом, потом вместе доили корову, пили парное молоко, проливая его на себя, ходили по лесу и долго сидели под одинокой раскидистой сосной, стоящей на пригорке, рассказывая о своей прошлой жизни, бежали на хутор от дождя, топили баньку, мылись в ней, и Вайле делала Петру такие приятные вещи, от которых тот просто сходил с ума, и просто не мог не ответить тем же. А ведь скажи кто ему, лётчику-испытателю, что буквально через день-другой он будет заниматься такими постыдными делами, Пётр, если бы и не вызвал обидчика на дуэль, то уж точно кинулся на него с кулаками. Сейчас он не видел ничего постыдного доставлять радость любимому человеку любыми способами, ему даже хотелось придумать что-нибудь ещё и ещё новое, от ласк, которыми он покрывал всё тело Вайле, Пётр и сам получал такое же как и она, если не большее наслаждение.
Во время коротких промежутков отдыха, где-то на краю сознания, Пётра заботила мысль о том, что скоро придётся прервать этот рай на земле и возвратиться в тот мир, из которого он пришёл. Мысль эта, чёрной тучей всё больше и больше выползала из-за горизонта, его сознание, словно испуганная грозой птичка, металось во все стороны в поисках укрытия. Наконец, Пётр не выдержал и спросил:
- Вайле, ты поедешь со со мной?
- На край света?
- Ты опять смеёшься. Я серьёзно. Мне будет плохо без тебя... Поехали.
- И что?
Пётр смутился и занервничал.
- Ну, говори.
- Вайле... выходи за меня замуж.
- Ты забыл сказать "любимая".
- Вайле... Любимая, выходи за меня замуж.
Девушка обвила его шею, притянула к себе и поцеловала.
- Обязательно. Между прочим, мне можно никуда и не уезжать: ты будешь летать, испытывать самолёты, падать в болото, а я буду тебя ждать. Хорошо?
- Великолепная идея, только давай не будем ей ни с кем делиться, а то завтра же все лётчики Советского Союза попадают в это болото.
Они вышли на следующий день. Вайле нашла парадный костюм отца и отдала его Петру, вот только на ноги ничего не нашлось его размера и ему пришлось идти босиком. Сама же она одела деревенское платье, взяв с собой свои городские наряды. С помощью Петра, Вайле закрыла окна ставнями, повесила на дверь замок, выпустила в лес корову, и они зашагали прочь от этого первого их совместного крова.
Взявшись за руки Пётр и Вайле были очень похожи на молодую сельскую парочку, идущую в город за покупками, и только нарядный выходной костюм Петра никак не вязался с его босыми ногами.
глава 2. Сумбурная.
До десяти лет Пётр жил в деревне и большую часть года ходил разутый. Из этого раннего детства он вынес мало воспоминаний: летом - речка и лес, зимой - снежные сугробы. Потом его родители переехали в город, но и там каждое лето он бегал босиком по пыльным улицам, по горячему песку на берегу реки, и сейчас, хотя с той беззаботной поры минуло уже лет десять, он уверенно шагал по лесной дороге, не обращая внимания на камушки и сосновые иголки, от которых городской житель, снявший на минутку обувь, подскакивал бы на каждом шагу.
Петру было приятно идти по этой тихой, тенистой лесной дороге, больше похожей на широкую тропинку, над которой деревья переплетали свои ветки, вместе с Вайле, держать ли её за руку, или обвить ли за талию, прижать к себе, поцеловать в шею и снова, подобно деревьям над их головами, переплести руки, ласково перебирая пальцы.
"У меня есть женщина! Смотрите какая она красавица! Она такая замечательная и так крепко любит меня. И я тоже её люблю, также сильно, также крепко. Как красиво должны смотреться мы со стороны, идущие взявшись за руки на встречу встающему среди деревьев солнцу." - думал он. Но тут же набежали тучи, солнце скрылось, пошел мелкий дождь. Но даже этот нудный моросящий дождик не мог помешать его счастью, которым он просто упивался.
Вайле радовалась беспричинно и безотчётно, но в тоже время её тяготила грустная мысль об оставленном доме, пусть и ставшим ей внезапно чужим, но брошенным без присмотра, как-то не по-хозяйски. Она затуманенными взором смотрела по сторонам, её глаза вспоминали каждое дерево, каждую их веточку, что была обращена в сторону дороги и словно прощались, одновременно вспоминая прошлое. Ведь она так часто ходила по этой дороге в школу, будь то осенью, под проливным дождём, зимой, под свист ветра, или весной, под щебетание птиц, когда Вайле отходила в сторону и наблюдала то, как распускаются на деревьях почки, то, как лениво ползают только что выползшие из своего дома муравьи, ища себе пропитание.
Чем дальше они отходили от хутора, тем сильнее и сильнее в ней разгорался огонь "оппортунизма", желания вернуться, найти выпущенную корову, подоить ее, выскрести ее шкуру. Безотчётный страх перед грядущим выползал из тайных уголков её души, нашёптывая на ухо всевозможные трудности, которые ждут впереди на выбранной ей дороге. В отличии от Петра, и несмотря на всю эйфорию их всё более и более увеличивающейся страсти к друг-другу, Вайле отлично понимала, что за пределами хутора, в том большом мире, куда они шли, им встретятся и большие проблемы. Пётр в какой-то степени надеялся, что все трудности разрешатся как бы сами собой: дадут квартиру, займёт у мужиков денег на обзаведение хозяйством. Вайле, которая за время учёбы в университете на своей коже почувствовала все те преграды, что можно встретить в этом мире, предполагала и мысленно готовилась к возможным проблемам. Хотя оба они учились в отрыве от своих близких, но Петр жил в казарме, когда многие бытовые проблемы решались за него кем-то другим, а Вайле приходилось снимать комнату и самой вести свое хозяйство.
Но проблемы начались гораздо раньше.
Не успели они пройти и двух часов, как на входе в первую же попавшуюся на их пути деревню, куда Вайле ходила в школу вместе с другими детьми близлежащих хуторов, из-за угла крайнего дома вышел красноармеец с винтовкой на перевес.
- Стой! Кто идёт?! Ваши документы!
- Здравия желаю! - Рука Петра автоматически отдала честь, и тут же он успел увидеть, как неуловимым движением красноармеец ловко перевернул винтовку и со всей силой ударил прикладом в его грудь.
- Издеваешься, скотина!
Вайле нагнулась к Петру, чтобы помочь ему устоять на согнувшихся ногах.
- А ну, встать, кулацкое отребье! Шагом марш!
- Да свой я! Лётчик!
- Молчать! - Боец передёрнул затвор, отошёл на два шага назад и в сторону. - Давай, вперёд!
Спорить было бесполезно, да и грудь страшно болела после удара прикладом.
Красноармеец привёл их в центр деревни, где на завалинке дома сидело ещё двоё солдат, пыхтящих самокрутками. Завидев приближающуюся к ним процессию, они прервали своё занятие, затоптали окурки в землю и, взяв в руки "винтари", пошли навстречу.
- Гавриил, кого ведёшь?
- Да вот, кулацкая парочка, не всех видимо вывезли. Стоять! А, ну говори: кто такие? Как проникли на закрытую территорию? Шпионы?
- Лётчик я, в болото упал, а это . . моя невеста. - Пётр несколько замешкался, думая как представить Вайле.
- Ишь, как складно заливает. А тебе покажу лётчик! С невестой значит на прогулку летал? Ну-ну. Разберемся.
- Да ей богу! Войсковая часть 52888. Младший командир Сызранцев. Пётр Матвеевич. Можете проверить. А командир наш...
- Ты смотри, Никола, - вот сука: и номер части знает, и командира. А ещё врёт, что не шпион. Ты бы что получше придумал, морда кулацкая! Слушай, Никол, чего мы только за последнюю неделю не наслушались. Вот народ какой хитрожопый эти литовцы. Ничего, в Сибири годик-другой поживут, перемёрзнуться - как шёлковые станут, ещё спасибо скажут. А ну, давай их в сарай, к остальным.
Втроём солдаты отвели Петра и Вайле к большому сараю, где на страже стояли ещё два бойца.
- Не скучаете, орёлики? А мы вам тут ещё жильцов на постой привели, принимайте.
Уже когда закрылись двери и глаза чуть попривыкли к сумраку тёмного помещения, Пётр развернулся и стал стучать в створки ворот.
- Да, выслушайте же в конце-концов! Меня же ищут, с ног, наверно, сбились, а вы выслушать не хотите!
