— А дело директора? А твой отец?
— Он облажался.
На этом разговор о моём непутёвом папаше заканчивается.
Она видит, что я отвлекаюсь. Я думаю только о винном пятне, спрятанном прямо над чёрными чулками. Её голые ноги приклеены к моим, красивые круглые икры, обнаженные плечи... и цветочный аромат её тела! Шурочка далеко, он ушёл в небытие. Сдавленным голосом она спрашивает:
— Федор, о чём ты думаешь?
Она кладет руку мне на плечи, щупает мою ширинку, хихикает, как Вера, когда я щекочу её под юбкой. Затем укладывает мою руку на своё прохладное бедро, засовывает её под юбку. Мягко, жарко, уши горят...
Элина шепчет: «Федор, ты когда-нибудь лизал женщину? Не хочешь попробовать? Я вижу, что хочешь»
Она расстегивает мои штаны и вытаскивает на волю мой член, торчащий колом и уже пускающий слюни. Подтянув платье под грудь, спускает трусики, широко раздвигает бедра. Пятно от портвейна на ляжке — это секрет, который она мне доверила! Слава Богу... оно там и на этот раз! Она раскрывает мне свою киску, розовые лепестки, пурпурные по краям, они немного болтаются снаружи, блестящая плоть посреди черного кудрявого месива, настоящий мех пуделя.
Элина опускает меня на колени, я чувствую себя так, словно и не покидал своё место работы на улице Дягилева, пряча лицо во влажных волосах. На этот раз мочой пахнет довольно приятно, немного сладковато, не то, что от яиц парней на красном диване. Её большая кнопка под моим языком, я обхватываю её губами, я давлю на неё, Элина Петровна стонет, она кричит, она трясёт бедрами в конвульсиях, всем животом и ягодицами. Она поддерживает мою голову, она также держит мои волосы, это мания... как там она называется... дерьмо, как нежно!
— Немного ниже, да-и-и, глубже засунь язык!
Я нажимаю на неё, шелковистая и теплая дырочка... бархат... источник меда! Два пальца, я исследую окрестности, она сжимает ягодицы, я принуждаю её раскрыться, играю... ей это нравится.
— Да, Валентин, давай, поглубже!
Забавно, она ошиблась! В порыве страсти назвала меня Валентином! Наверное, она уже не раз трахалась с сыном булочницы!
— Иди на кровать, так будет лучше… удобнее!
Обнажён за пять секунд. Она хватает меня, швыряет на спутанные простыни, кусает всё, что проходит между её зубами, лижет мой живот, целует мою шею, уши, царапает мне спину, ярость.. . если так называется любовь, то, чёрт возьми, я иду в её объятия ! Её грубые соски расплющивают меня, я боюсь за свои яйца... она сходит с ума! Она пожирает мой член, пытается проглотить его вместе с яйцами, её мясистые бедра раздавливают меня, её слюнявая киска ищет мои губы, мой язык, она дрочит мой нос! Мои пальцы, нет, не все, а только два, в её дырке женской, жадной, нетерпеливой... порочной!... Она течет. Её сладкий сок заливает мне глаза, волосы, проникает в мои ноздри и рот. Я жадно пью его, и, в свою очередь, тоже заливаю её всем, что только может вылиться из моего члена. Элина буквально плавится на мне, на языке, в горле, но она не унимается и продолжает, сосет меня основательно, словно поставила целью полностью опустошить мои яйца, всё, что в них накопилось и созрело за всю неделю воздержания!
xxxxxx
Сумасшедший оргазм. Элина прижимает меня к себе, щека к груди, которая всё ещё дрожит, когда я дразню её возбуждённый сосок своим дыханием.
— Тебе было хорошо со мной?
Я отвечаю поцелуями в её живот, облизываю её руки, грудь, всё, что оказывается на пути моих губ, всё, что они могут поймать на её теле. Мои слезы на её щеке. Это глупая эмоция для настоящего мужчины! А я ведь уже пару недель, как настоящий мужчина. Это буквально сносит ей башку, она яростно целует меня, но тут же серьёзно говорит.
— Фёдор, мой милый! Пора. Мы одеваемся. И скажи мне, Фёдор, скажи мне честно, сколько ты зарабатываешь в доме Дягилева? Тебе не нужно туда возвращаться! Я дам тебе столько, сколько ты там никогда не получишь. Скоро ты подхватишь там пару болезней. Ребята, у которых вы там сосете, у них насквозь сифилитические задницы.
— Сифили-что?
— Вот, смотри.
Она достает книгу с ужасными фотографиями слизистых язв на мужских членах, красноватых пустул, золотушных абсцессов, готовых лопнуть бородавок, разлагающейся плоти... хочется блевануть! Ледяной душ! А ведь мне было так хорошо. Спасибо, Элина. Я приник к ней, напился её материнским теплом... пока моя мать!..Сука... избитая пьяницей, какая язва для моей семьи!
— Или тебя там просто убьют! У нас тут вокруг полно маньяков! Не так давно зарезали одного мальчика, такого же милого, как и ты. Убийцей оказался такой же красавчик, кудрявый мужчина с голубыми глазами, пронзающими, как ножи, когда он смотрит на тебя! Не старше тебя. Мальчик сосал у входа на старую фабрику по производству макарон. Порочным мужчинам нравилось опорожняться в его ангельский рот! Но попался один сумасшедший. И он разбил ему анус!
Дерьмо!... Не может ли она закончить свою кошмарную историю на этом?
— Его нашли всего в крови, кастрированного! Да, Федор, чистый срез парикмахерской бритвой. Эти большие бритвы, которые каждые пару минут трут о кожаный ремешок, а потом прижимают прямо к твоему горлу, и всё это для того, чтобы срезать три волоска. Это могло случиться и с вами, в доме Дягилева!
Я не люблю кровь! Я боюсь за свои яйца. Я не собираюсь больше спать наедине с этими историями!
— О, нет, нет.... Этого не может быть!
— Как нет? Но это правда, это было три месяца тому назад. Об этом случае мало говорили, чтобы не обвинять милицию в том, что она не выполняет свою работу. Итак, покинь дом Дягилева, обещаешь?
Я обещал. Она подарила мне страстный французский поцелуй, хотя тогда я даже не подозревал, что то, что она проделала со мной, называется именно так.
Валентин, он устроил мне настоящее цирковое представление, когда я сообщил ему о моём решении!
— А как же наши постоянные хорошие денежные клиенты, — заорал он в такой бешеной ярости, что я испугался, как бы он не зарезал меня.
Он крутой, этот Валентин!.. Я своими глазами видел, как он скрутил милому котенку шею и размахнувшись, размазал его о стену на глазах девушки, чтобы просто напугать её... чтобы показать ей, какой он крутарик. После этого зверства, возбуждённый собственным скотством, он трахнул эту цыпочку прямо перед кучей окровавленных белых кошачьих волос. Она не повелась на эту уловку, лежала бревном и не кончила! Конечно, она не осмелилась ничего сказать своему партнёру! Что касается меня, то я не боялся мёртвых животных и закончил с домом Дягилева.
xxxxxx
Элина! Её теплая влажная постель... наш пот... все наши соки! Вечера, ночи, и бесконечные утренние безумства, когда мы обжимались, обнюхивали лакомые местечки друг у друга, рылись в них... облизывали, ломились во все дырочки, вгрызались в них... держали их там взаперти, исследуя пальцы, зубы, языки друг друга... Я снова прижимаюсь к ней!.. И она сосет мне... и мы шлепаем друг друга. Громкие оплеухи, и мы сами смеемся над этим... и писаем в жопу и на жопу. Мы истощены. Мы спим, наши тела склеены, вросли друг в друга, исцелованные, перебитые, пожранные... мы мечтаем о том, чтобы нас сожгли, пронзив напоследок навязчивыми желаниями. Туманные пробуждения, тела, лишенные нашей спермы и соков... Мы даже плакали и пили слезы наслаждения. Между нами было всё…
xxxxxx
Тридцать с лишним лет спустя я перечитывал этот рассказ, аккуратно записанный в секретной школьной тетрадке, серой, как и положено. В нём рассказывается о моей школе жизни. Это лучше, чем старая черно-белая фотография. Это единственное материальное воспоминание о моём детстве. Всё остальное было потеряно. Но пережитые эмоции остаются в моей памяти и продолжают её тревожить.
xxxxxx
Я мог бы продолжить этот рассказ, который так резко прервался, материала предостаточно. Отца посадили на двадцать лет, он сполна заплатил за донос на директора. Зоя оказалась в восемнадцать лет самой выдающейся принцессой Торгового центра «Централ». Она очень рано воспользовалась преимуществом своих маленьких ягодиц и игривых сисек! Даже будучи беременной, она привлекала любителей сомнительных ощущений. Валентин, как говорят, был убит головорезом, который хотел занять его место сутенёра молоденьких мальчиков. Дом Дягилева был снесен и заменен унылым офисным зданием. Моя мать сошла с ума, подожгла квартиру, и закончила свои дни в сумасшедшем доме.
Если я не написал всего этого в то время, то только потому, что был опьянён моим романом с Элиной. Она усыновила меня на вполне законных основаниях, всячески баловала и подталкивала к учебе, что избавило меня от предначертанной мне рождением в бедной семье грязной жизни. Элина предложила мне сумасшедшие треугольные ночи со своей племянницей Катей, девушкой едва старше меня. Драгоценное опьянение! Незаменимые воспоминания, всё еще живые в моей плоти. Я точно не прожил совершенно зря свою последующую жизнь.
Но жизнь разлучает тех, кто любит друг друга, очень медленно, беззвучно и беспощадно.
И вот я один продолжаю слишком долгую и бесцельную жизнь, в основном, на благо врачей. С моей белоснежной кошкой Элиной, которая яростно мяукает во время течки, точно так же, как Элина Петровна, когда мой любящий язык ласкал её секретную кнопку. Рассказывать о моих выходках с Катей и Элиной значило бы осквернять память о них их. Я предпочитаю хранить их в тайной комнате своей памяти. Это мои личные переживания, которые навсегда исчезнут вместе со мной. Так же со мной исчезнет моё ослепительное видение винного пятна на бедре Элины перед безжизненным телом её сына. Эрос подтолкнет меня к жизни, но Танатос в конце концов победит и отправит меня в небытие на свидание с Шурочкой.
