Вайле ходила по комнате, смотрела вещи Алексея, его книги и пыталась представить какой может быть комната у её Петра. Потом взяла с полки какую-то книгу, села за стол и стала читать.
Мнение комиссии, заседавшей часа четыре, склонилось в конце-концов к тому, что виной аварии послужил засорившийся топливный шланг. Концы, конечно, были в воде, то бишь в болоте, проверить предположения, ту или иную версию случившегося, не было ни какой возможности, но такой вывод вполне устраивал Алексея, снимая с него всякую ответственность, как, впрочем, и с Петра.
Но главный конструктор чувствовал, что истинная причина аварии находится в самом двигателе, в том неуловимом "винтике", которого тому не достаёт. Что-то сверкнуло в мозгу у Алексея, нет "винтик" он не увидел, но ясно понял истинную причину случившегося и то, как можно избежать подобного в дальнейшем. Никому об этом говорить он не стал, а оставив Петра разбираться с оставшимися у него проблемами, сам поспешил домой, чтобы нарисовать на бумаге, возникшее в его голове видение. И пока он шёл и "обтачивал" изменения конструкции, внезапно, на одно мгновение, Алексей увидел двигатель, каким тот должен был быть на самом деле. И та доработка, что он обдумывал минуту назад, была совсем не нужна. И тут же он увидел в окошке своего дома Вайле, склонившуюся над книгой.
Одно видение затмило другое. Перед ним снова стояла та богиня, которую он впервые увидел на крыльце лесничества.
Алексей споткнулся об доску в тротуаре, Вайле подняла голову от книги на звук, но он успел зайти за плотный куст акации, разросшийся у калитки, и девушка, поглядев ещё какое-то время задумчивым взглядом на улицу, вновь опустила голову, поправила выбившуюся из прически прядь и продолжила чтение.
Как долго Алексей так стоял, наблюдая за Вайле из своего укрытия, потом он не мог вспомнить.
"Ну, почему!!! Почему, опять Петька меня обошёл?! Снова надо его догонять. Вот так всегда! Зараза какая! Чтоб ему провалиться. Лучше бы он разбился по-настоящему или в болоте своём утоп."
Как-то совладав с собой, Алексей пошёл дальше по улице, так и не зайдя к себе домой домой.
Начавшийся вновь дождь нисколько не остудил приступа его внезапной ревности, хорошо, что хоть прохожих никого не было, которые могли бы обратить внимание на его странное поведение. Дойдя до конца улицы, Алексей очутился на берегу реки, присел на стоящую там скамейку, не обращая внимания на то, что брюки сразу же промокли от прикосновения к мокрому дереву. Он сидел и злился на весь мир, на себя, на Петра, на Вайле, на поломку мотора, на этот проклятый дождь, и только одна мысль свербила его голову: "Она должна быть моей." Он понял это ещё тогда, на том лесничестве, когда в первый раз увидел её, освещённую солнечными лучами, но только сейчас из того видения, из образа, отпечатавшегося у него в мозгу, Алексею стали понятны свои желания, свои отношения, надежды и помыслы, связанные с Вайле.
"К чёрту дружбу, к чёрту всё на свете! Она нужна мне. Она должна принадлежать только мне! Мне и навсегда!"
Алексей не придумал какого-либо плана и не стремился сейчас его придумать. Он добился главного - выработки задачи. Как она будет достигнута, какие средства придётся применить для её осуществления - дело второе.
После того, как клубок мыслей, словно змеи, лезущих во все стороны, был приведён в порядок и застроен в ровную колонну, главный конструктор успокоился, поднялся со скамейки и торопливо пошёл домой, чтобы поскорей приблизить выполнение задачи. Но что-то всё равно не давало ему покоя, что-то совсем постороннее, от чего он замедлил свой шаг, пытаясь снова ухватить краешек мысли, спрятавшейся под шапкой-невидимкой. И только вновь споткнувшись на тротуаре, Алексея озарило:
"Двигатель!"
Он помнил то дополнение, которое собирался сделать ещё выходя из части, но тот образ, что промелькнул перед его глазами за секунду до того, как он увидел в окошке Вайле, - пропал. Это огорчило настолько, что когда он вошёл в дом, то был озабочен только этим и совсем не обратил внимания на Вайле, не пошутил, как собирался до этого, не сделал комплимента, словом вёл себя абсолютно не так. Он снова начинал злиться на себя и весь мир, и только много времени спустя понял, что такое поведение и было единственно правильным в ту минуту.
- Привет. А где Петя?
- Петя? . . . Пётр? . . . Придёт, наверно, скоро. - голос Алексея никак нельзя было назвать дружелюбным.
- Что-то случилось?
- Да, нет, ничего, это я сам. . . В части он задержался. Ничего с ним не случиться, не волнуйтесь. Извините, мне тут начертить кое-что надо.
- Пожалуйста. Можно я книжку почитаю?
- Спасибо, - Алексей уселся за свой стол, освобождённый ему Вайле - А, эту? Читайте, уж.
Вайле остро почувствовала всю свою ущемлённость. Ей так захотелось, чтобы Петя пришёл именно сейчас и поддержал самим своим присутствием. А он всё не шёл. . .
Расправившись с делами в части, Пётр решил найти им жильё. О квартире речь пока не шла, и вообще он мысленно благодарил Алексея, что тот ни словом не обмолвился о побеге из-под стражи и о Вайле. Занятное должно было быть выражение лица у командования части, если бы при возвращении Пётр сказал, что сразу же после аварии он нашёл свою судьбу в лице Вайле. Нет, с легализацией Вайле надо было чуть подождать, хотя бы несколько дней.
По дороге к домику, что снимал Алексей, он заходил чуть ли не в каждый двор и спрашивал, спрашивал, спрашивал. Но никто не хотел сдавать жильё ни "молодожёнам", которые не могли представить своих документов, ни одной девушке-литовке, без советского паспорта, и не понятно как очутившейся на территории Белоруссии. Пришлось возвращаться несолоно хлебавши. И Петру было ужасно стыдно перед Вайле и обидно за самого себя за то, что ему не удалось решить эту проблему, которая казалась ему такой пустяковой по дороге сюда.
Когда Пётр вошел в дом Алексея, тот уже закончил набросок схемы доработки двигателя. Он мог заставить себя коптеть над чертежами долгое время, но предпочитал поручать это другим. Черновик был готов и по нему инженеры были способны внести необходимые изменения в основные чертежи. Алексея увлекал сам творческий процесс, решение некоего кроссворда, задачи, уравнения, а оформление результатов своей работы приводило его в уныние.
Радующегося удачному разрешению проблем с двигателем (а он был уверен, что теперь все "винтики" находятся на своих местах, и тот будет работать как часы), сейчас его не беспокоила Вайле, те чувства, что она вызывала, и только смутное видение, промелькнувшее давеча перед его глазами о новом двигателе, исподводь давило на сознание. И, хотя, Алексей отмахивался от него: "А, потом вспомню", оно все равно не давало покоя. Страх, что этого никогда не случится не давал ему покоя. Почему-то Алексей был уверен, что этот, мелькнувший перед его глазами мотор и был именно той, главной, целью его жизнь, ради которой он появился на этом свете, по прихоте родителей и воле Бога.
Тут пришел Пётр, Алексей предложил отметить его благополучное возвращение, а про себя, заодно, и обмыть свою новую "придумку". Хозяйки еще не было дома, они вдвоем сообразили что-то поесть, всячески отказываясь от помощи Вайле. Пётр бросал на нее такие томные взгляды, что будь Алексей не так обрадован решением проблемы с двигателем, то это сразу же омрачило бы его веселое настроение. Но тот ничего не замечал, суетился и болтал без умолку. Вайле смеялась от его шуток, но Пётр иногда перехватывал ее взгляд, который говорил ему: "Любимый, я так хочу остаться с тобой наедине!"
Потом был собственно ужин, во время которого Вайле недвусмысленно тёрлась под столом с низко висящей скатертью своей ногой об ноги Петра, что не мешало ей поддерживать общую беседу, потягивать терпкое красное вино, бутылку которого они втроём приговорили за вечер, и только на последней рюмке она обратила внимание на неуловимое и непонятное ей неудовольствие Петра, что заставило её поперхнуться, прервало беседу, после чего вечер тихо сошел на нет.
Причина же, по которой по лицу Петра пробежала тень гримасы боли, была ужасно простой: от нежных прикосновений пальчиков Вайле, его детородный орган пришел в возбуждение и занял такое неловкое положение в брюках, от которого его владельцу было немножко больно, однако ни ёрзания на стуле, ни напряжения самого члена, не смогли заставить принять его должное положение, а поправить "негодника" рукой казалось ему неприличным.
Еще до ужина друзья приняли решение, что Вайле останется ночевать в комнате Алексей, а тот, вместе с Петром, отправится в общежитие в части. Но хозяйка, работающая во второю смену, пока что не вернулась домой, а предупредить ее было просто необходимо.
За окном уже сгустились сумерки, и Вайле попросила Петра проводить её на улицу. Выйдя из дому она не упустила возможности сразу же поцеловать своего любимого и крепко обхватить рукой через ткань брюк его гордость.
- Дорогой, что случилось?
Услышав произнесенный ей на ухо ответ, она не могла не рассмеяться, да так звонко, что сразу же заставила протрезветь оставшегося в доме Алексея.
Показав "домик", Пётр вернулся в комнату и, заглянув через порог, сказал:
- Мы пройдемся немного, хорошо?
- Вы там давайте, недолго... скоро хозяйка прийдет. В часть пора, а то поздно. Завтра будет много работы.
- Хорошо.
Пётр и Вайле пошли по улице в направлении речки. Было уже совсем темно, и только в редких домах горел свет. Сентябрь близился к концу, жители выкопали картошку и запах картофельной ботвы заглушал все остальные, и даже шедший весь день дождь не смог его перебить. Сейчас с неба ничего не капало, свежеющий ветерок разогнал тучи, сквозь которые проглядывали звёзды. На высоком берегу реки, почти что сразу за околицей, шумели сосны, а ниже, у самой воды, мальчишки жгли костёр, и снопы искр взметались вверх на многие метры.
И, хотя костёр был далеко, но свет от него временами освещал тусклым красным светом лицо Вайле, её фигуру, спрятавшуюся за сосной и зачарованно смотревшей на него.
