На следующий день, перед выходом из дома, Елена Павловна долго подбирала, что ей надеть.
После разных прикидок, сделала выбор на костюмчике с короткой плиссированной юбкой. На ноги надела колготки из тонкого серого трикотажа, которые хорошо подчёркивали безупречную форму её ног. Повертелась перед трюмо. Мысленно прикинув, как это может оценить Большаков, постановила: "Пусть подавится слюной, онанист несчастный!" - и отправилась на работу.
Там, набрав кипу растрепанных книг, стала заниматься их починкой и насторожённо ожидать, прихода Большакова.
Она заранее решила, как поступит, если негодник попытается повторить прежние безобразия. Не станет отворачиваться, а, напротив, так глянет на хулигана, что тот сквозь землю от стыда провалится!
Помощник явился в назначенное время. Долго отряхивался от снега (оказывается, началась непогода) и, окинув тёплым взглядом влюблённого мужчины своею патроншу, очень почтительно (будто ничего вчера не произошло) , поздоровался. По восторженному взгляду помощника Елена Павловна поняла - с одеянием угадала.
Поначалу, Большаков был, как обычно, вежлив и трудолюбив. Старательно завершал тематический стенд о классиках русской литературы. Рисуя, рассуждал о новой книге Чаковского "Блокада". Потом, привлёк Елену Павловну к толкованию передовицы из последнего "Огонька". Оба не разделяли некоторые догмы столичного журналиста Анатолия Сафонова. Вспомнили, что на днях (в феврале) - день рождения писателя Михаила Пришвина, роман которого, с неординарным названием "Женьшень" , Большаков (по рекомендации Елены Павловны) , взял почитать. Тут же появилась тема поговорить о красоте Дальневосточного края и, естественно, о писателе - путешественнике, исследователе Сихотэ-Алиня Владимире Клавдиевиче Арсеньеве.
Елена Павловна уже стала сомневаться "а был ли мальчик?" Но, к концу второго час общения "культурная программа" помощника пошла на убыль. Парня словно подменили. Выдав несколько одиозных афоризмов, он замолчал, и лишь посматривал со своего рабочего места на приятные места сидящей перед ним женщины. Та насторожилась, приготовилась.
И вот Большаков начал городить "баррикаду". Приставил к рабочему столу несколько больших планшетов, сел за их прикрытием так, что Елене Павловне были видны лишь его плечи в несвежей гимнастёрке да коротко остриженная голова. Повозился, что-то проделывая, и - затих.
Калинина, применив волевое усилие, заставила себя смотреть в его сторону.
По напряжённому лицу солдата неравномерным разливом набирал силу румянец. Веки слегка прикрылись, взгляд затуманился и был устремлён на женские колени. Дыхание участилось. Плечо под левым погоном солдата было неподвижно, а под правым - ходило ходуном. Он - онанировал!
Елена Павловна почти воочию представила двигающийся в кулаке солдата огромный фаллос с сердцевидной головкой, похожий на тот, что она видела на стене мужского туалета. И - нервно сглотнула.
В этот момент онанирующий поднял глаза на приоткрытый рот сидящей перед ним женщины. Подёргивания его правого плеча участились. Взгляды обоих встретились.
Вопреки ожиданиям Елены Павловны, солдат не "сгорел от стыда" , не "провалился сквозь землю" , а нагло улыбался!
Тут только женщине стало ясно, что поганец догадывался, а вернее, ЗНАЛ! о её визитах в дневник. Проведал каким-то образом. Или: (боже мой!) , специально сочинял эти пакости для неё: Потом устроил эту демонстрацию распущенности. А она, как глупая девчонка, попалась на такую очевидную приманку!
Голову Елены Павловны качнуло. Не выдержав нервного напряжения. Женщина склонилась над ремонтируемой книгой и, чуток: развела колени. Непроизвольно. Просто расслабилась, и ножки сами разошлись в стороны. Сантиметров на десять. Не более. Но движение было сделано и вызвало у дрочилы бурный оргазм. С громким стоном, солдат выпустил в стоящий перед ним щит, длинную струю спермы. Потом ещё одну, и еще:
Елена Павловна чётко слышала, как они фонтанировали одна за другой, били в барабанную упругость фанеры:
...
Как уходил Большаков, Елена Павловна, не смотрела. Сгорая от стыда, она неотрывно "изучала" надорванный переплёт лежащего перед ней романа Даниеля Дефо, и страдала от понимания, что была уличена в нехорошем.
Однако, едва за ушедшим хлопнула подпружиненная дверь, женщина вскочила. Первое движение было к "баррикаде" Большакова. Но, на полушаге, она повернула к окнам. Проверила шторы. Потом метнулась к дверям. Щёлкнула на два надёжных оборота английский замок, и, на ватных от внезапной слабости ногах, подошла к столу помощника. Повернула к себе, выпачканный в молоку, фанерный щит.
Потёки спермы были огромны! Не верилось, что их только что выдал мужской член, а не плеснули на планшет из стакана со сметаной. Сильный, стойкий дух разврата и нагретого солнцем сортира заполнял библиотеку. На полу и на окантовочной рейке планшета в свете ламп сверкали белёсые лужицы.
Елена Павловна потрогала одну из них пальчиком. Понюхала. И: лизнула!
Тут же опомнилась! Принялась тереть по языку обратной стороной кулачка, рукавом кофточки, носовым платочком. Но необычный вкус не удалялся. Тогда она запила его остывшим чаем, и, ошарашенная своим непредсказуемым поступком, долго сидела, приходя в себя. Всё её тело было опустошено, как от реального сношения:
...
Два следующих дня Елена Павловна на работу не ходила. Сказалась приболевшей. Большаков имел ключи и корпел над стендами библиотеки самостоятельно.
Без хозяйки библиотеки его дело спорилась. Парень подтянул возникшие ранее отставания и, мог бы стать, своего рода, стахановцем, но жена капитана, как внезапно занедужила, так, неожиданно выздоровела и направилась в конце второго дня проверить, что за время отсутствия, в руководимых ею "пенатах" , делалось.
Большакова к её приходу уже не было. Отработав, отведённые для этого командиром роты часы, он отправился в казарму.
При всей личной сердитости на Большакова, Елена Павловна оценила размах его творчества, и (не утерпела!) заглянула в ненавистную тетрадку. Там было: "Е. П. догадалась о моих упражнениях с членом. Это хорошо! Пусть знает, что рядом есть тот, кто готов обслужить её ротик и киску! Теперь буду дрочить за последним рядом стеллажей. Если она туда придёт, я дам ей отсосать, а потом - выебу, как ещё никто не ебал!"
- Это уже слишком! - возмущению Елены Павловны не было предела. Её хотели (так и написано "выебать") в самой извращённой форме! Как даже супруг с ней не проделывал!
- Нет, ну, какая самоуверенность?! - гневно размышляла она, устремляясь домой, к мужу. - Подумать только!"Выебу, как ещё никто не ебал!" Да мой Калинин любому онанисту даст фору! Он в этом деле - тайфун, ураган, цунами! Приду, и даже не принимая душ, кинусь в его объятья. Пусть делает со мной, что пожелает!
...
Переступив порог квартиры, Елена Павловна застала "цунами" в трусах и с утюгом. Калинин готовился заступить на дежурство по части. Проглаживая через влажную тряпицу плотные, словно из жести, борта офицерского кителя, он ловко оббегал гладильную доску и громко вторил, гремевшему из кассетного магнитофона маршу Василия Агапкина "Прощание славянки". Ранее отутюженные брюки висели на спинке кровати, а ожидающая своей очереди рубашка, лежала поверх, стоящего у кровати, табурета.
Сама кровать была аккуратно застелена. Одеяло (оно же - покрывало) подвёрнуто под края матраца и натянуто. Линии заворотов чётко обозначены безупречными прямоугольными гранями. Такую, по-военному, образцовую постель мять раньше времени у офицера Калинина считалось преступлением.
Лена сняла шубку, стащила с ног сапоги и, соображая, с чего начать склонять супруга к интимному, присела на край трюмо. Пока добиралась домой, легко представляла, как это сделать, а пришла и решимость поубавилась. В их семейных взаимоотношениях правили пуританские привычки Калинина.
