Мы все голые, сидим на низенькой деревянной скамеечке и наблюдаем, как она дрочит нашим школьным товарищам, дергает их члены, измеряет их длину и толщину. Ученая! Пишет диссертацию! Помогающая ей Ларионова записывает в тетрадку результаты наблюдений и измерений, собирает сперму в большую бутылку. Представляете себе, целая бутыль слизистой смеси! Настала очередь Шурочки. Комично! Его руки пытаются скрыть дряблый писюн. Доктор удивлена такой практически минусовой мошонкой.
— Ларионова, найди-ка мне специальную трубку для гермафродита!
Докторица начинает его дрочить, но Шурочка неожиданно сильно писает ей прямо в лицо. Моча бежит повсюду, её блузка прилипает к сиськам. Мы аплодируем. Она грязно ругается! Шурочка плачет, как маленький ребёнок. Докторица избавляется от своей мокрой блузки. Она перед нами топлесс, в черных трусиках. Крики восхищения.
— Тишина, засранцы, или вы все тут же уйдёте вон! Из школы! На грязную улицу!
Пенис Шурочки, профессионально обработанный, сумел явить только маленькую капельку жидкости. Мы смеёмся. Она удивлённо рассматривает результат своего, оказавшегося бессмысленным, труда.
— Чёрт побери! Что это такое? Блиновс, иди сюда и посмотри!
Она засовывает три пальца в задницу Шурочки... без труда!
— Держу пари, вы имеете к этому какое-то отношение. Вам нравятся такие ягодицы!
— Наконец-то вы это поняли, моя дорогая докторица!!!
Мы дружно смеёмся на нашей деревянной скамеечке.
— Заткните свои рты, маленькие идиоты, иначе ваши ягодицы через пять минут будут кровоточить!
Наконец-то настала моя очередь. Докторица классно дрочит мне. Конечно, ей это нравится! Хорошая работа... дрочить молодые члены! И ей ещё за это платят зарплату! Маленький вальс красивых грудей, милых козочек, выстрел вправо, выстрел влево! Моя задница тоже стала объектом её внимания, она сует в неё пальцы, как раз перед тем, как я кончу ей в лицо. Три струйки, всё кончено... сбор спермы в банку! Она кричит.
— Блиновс, ты сам, как эти дети! Ларионова, ширму!
xxxxxx
Мы слышим, как они трахаются. Крики самки подпрыгивали вверх к потолку с таким диапазоном, что не составляло большого труда понять, что наш физрук не только сам сильно возбудился, но и сумел понравиться докторице. Очевидно, что размер его возбуждённого члена идеально вписывался в диссертацию этой учёной бабы. Например, когда мой папа... со своим толстым членом влазил в пизду матери, в доме на несколько мгновений наступала нирвана... Потом мне давали бклочку с маком за то, что не мешал им. Они орут: «Банзай!» Это что-то по-японски? Наверное, вопль восторга восточных гейш? Блиновс, наверняка, пистонит эту суку сурово, по-нашему, как принято в нашем квартале! Им сейчас всё равно, так что можно и заглянуть за ширму! У нас опять невероятный стояк, хотя докторица довольно основательно подрочила наши молодые члены. Но Ларионова прогоняет нас, вооружившись метлой. Бежим по коридорам, голые. Сафия в панике. Мы ловим её, и большой Сашок вместе с двумя другими старшекурсниками заталкивают её в пустой кабинет и запираются там. Мы слышим крики. Конечно, ей сейчас крепко достаётся! Мы хотим выломать дверь, но ребята её хорошенько подперли изнутри! Им всё равно! Тогда кто-то из нас догадался заорать: «Пожар!!!» Мы хватаем пожарный шланг, разбиваем окно, забрасываем его туда. Шланг застревает. Коридор затапливает водой, мы пробираемся вброд, скользим по полу, голые. Наконец, они открывают дверь, цыпочка хочет убежать. Мы хватаем её, поливаем водой, возимся с её грудью, бедрами, шлёпаем по попке. Она кричит, начинают прибегать люди! Директор, в том числе, возник вдруг из небытия. Паника!
— Что это за хрень? – Орёт директор.
Большая перемена, пора на прогулку, приходят остальные классы, и их очень веселит этот балаган.
— Сафия, что ты здесь делаешь в этом наряде? А где Блиновс?
— Он трахает докторицу! – объясняют ему. – Ему сейчас не до нас!
— Вы сможете посмотреть на их задницы, я могу вам это устроить!
Но тут является собственной персоной Блиновс, весь мокрый от пота, в шортах, которые прилипают к его ягодицам и члену.
— Блиновс, давай-ка, объясни мне всё это…!
— Товарищ директор, эти негодяи воспользовались визитом к врачу...
— И эта вода везде! Откуда? Закрой срочно кран!
— Он поломан! Сейчас придёт слесарь и перекроет воду!
— Ларионова, вам предстоит много работы, чтобы успокоить эту банду возбуждённых сорванцов… да и Софию тоже!
— А нам не терпится увидеть исполосованную голую задницу Софии.
— Идиоты! А пока что, приберите тут всё! – Вмешивается директор.
— Директор, мы собираемся доложить инспектору?
— Имбецил! Микроцефал! Синантроп несчастный! Донос! Хочешь, чтобы у нас были проблемы с администрацией?
Дело закончилось милой сессией всеобщего наказания. Это докторица позаботилась о Софии!
xxxxxx
Шурочка! Он так неожиданно исчез из нашей жизни, увлечённый на небеса менингитом! Грустно! Нам нравился этот цыплёночек ... нравилось подрочить его членчик, посмеяться над ним... Он прочно стал частью нашей повседневной жизни, целая её эпоха ушла к чертям собачьим! Слишком поздно для доброго слова, для крошечного утешения. Он уже на другой стороне... пропасти! Его место за партой в нашем классе пусто, мы все ждем его, как будто он вот-вот вернётся к нам… и мы его пощупаем, его маленькие остроконечные сисечки, которые с каждым днём становились чуть больше! Вплоть до этого дурацкого дня, когда его не стало!
xxxxxx
Булочница рассказывает мне об этом, вполголоса, она боится призрака!
— Ты учишься в его классе, вместе с Валентином? Бедная его мамаша Машкова! Она говорит, что дважды овдовела. Вначале муж ушел с другой, а теперь такая беда с сыном! Иди к ней, сегодня поминки. Элина... она осталась совсем одна, а жизнь жестока. Я скажу ей, что ты придёшь!
Вернулся из дома Дягилева, тяжелое сердце, сжатое комком жалости горло... Хотя, пососав уже изрядное число членов и мохнатых яиц, я уже успел привыкнуть к этому. В парке рядом с домом я собрал цветы, желтые, и соорудил из них неказистый букет. Шурочка, ушёл... в неожиданное... И неожиданно! И я... и моя мама, это может случиться и с нами, бум в лицо! Прихожу в дом Машковых, уже очень поздно, дверь приоткрыта, поднимаюсь наверх... Пахнет ладаном, пахнет церковью.
Шурочка лежит в гробу на низкой кровати, вокруг горят свечи, как в день рождения... в костюме! Я его никогда не видел в нём раньше. У нас никто никогда не ходит в костюме! Рядом на диване его мать. Она спит на боку. Короткая черная юбка, прозрачные черные чулки, красивые бедра! Она храпит! Это выглядит настолько несерьезно рядом с её мёртвым сыном, что хочется рассмеяться.
Я смотрю на них обоих. Сомневаюсь. Подхожу, приподнимаю юбку, осторожно и нежно... Сердце колотится, но её не разбудить. Бёдра с белоснежной кожей выше чулок! На одном из них винное пятно, пурпурное. Элина Петровна совсем не старая! Задираю юбку чуть выше... округлые ягодицы... красивая плоть!.. Их разделяет серый шелковый шнурок трусиков... только блестящая ленточка, из неё выбиваются вьющиеся жёсткие чёрные волосы. Наклоняюсь ещё ближе, пытаюсь пощупать волосы, настоящий женский запах, никакого мыла! Никогда в жизни у меня не было такого стояка, даже в торговом центре на Зою!
Элина Петровна ещё спит, но её груди немного приподнимаются, они оживают от её участившегося дыхания! Жизнь продолжается. Не для Шурочки, но для неё! Шурочка, Элина и я… и моё Желание перед лицом Смерти и Жизни... головокружение! Часы на стене бьют три часа. Кажется, это её будит. Я быстро сажусь на стул с другой стороны, и делаю вид, что молюсь. Ладан ударил мне в голову! Её юбка всё ещё открывает ягодицы, у меня горят уши... Она немного приподнимается, улыбается... кажется, она всё понимает. Шурочка в гробу невидимой нитью сближает нас.
— А, это ты, Федор! Как это мило с твоей стороны. И эти цветы! Спасибо, ты единственный, кто пришёл из школы! У нас такой ужасно грубый район. А жизнь здесь, боже, какое это какое испытание для приличного человека! Фёдор, ты ему нравился, моему сынишке, да ты и сам это знаешь. Иди домой, уже очень поздно! Но ты вернешься ко мне в другой день? Обещаешь?
Обещаю. Она целует меня в лоб. До меня доносится запах её груди, пота, ведь ночью очень жарко. В моей голове торчат её ягодицы, прекрасные куски плоти, её бедра, вываливающиеся из-под черных чулок, и винное пятно на бледной коже! Я, шатаясь, выхожу, ошеломленный, в ночь, в пустоту.
Мой отец в тюрьме. И надолго. Он стал преследовать директора нашей школы, вбив себе в голову, что тот хочет трахнуть меня. Городской партсекретарь вступился за директора, и мой папаша загремел сначала в ментовку, а потом, транзитом, в тюрягу. Вот что рассказывает всем подряд моя булочница вполголоса, с чуть обиженным видом. Я не думал, что мой папаша способен на что-то, кроме как бухать. Конечно, над ним все в округе издевались, над этим идиотом.
Я встречаю Элину Петровну в пекарне, за покупкой булочек с маком и эклеров.
— Федор, ты придёшь ко мне? Ты мне обещал! После уроков!
Она в летнем платье, лёгком, цветочном, прозрачном, многое видно, а о том, что не видно, легко догадаться!
— Да !
— Ты – мой ангел-спаситель !
Элина Петровна ждала меня. Обняв, сразу толкает на диван. Она приносит пирожные, садится рядом со мной, теплые ляжки, сиськи свободные, без лифчика, болтаются, как уши у кроликов, шевелят коричневыми мордочками. Я не слишком усердно слушаю её воркованье, механически отвечая на вопросы.
— Да, я хорошо учусь в школе.
