Она встала и сказала: "Дальше сама разденусь!". Сняла расстегнутую кофту, юбку, нижнюю рубашку, трусы и повернулась к Евсею.
От красоты и мощи этой женщины у Евсея занемело всё внутри.
"Ну что, хороша, аль не понравилась!".
Евсей в миг сорвал с себя всю одежду. Они стояли обнаженные друг перед другом и, казалось, примеривались один к другому.
Первым не выдержал Евсей - он сел на кровать, взял в руки ее ладони и начал покрывать их поцелуями. Она стояла перед ним, удивленно глядя на него сверху - вниз. Никто и никогда не целовал ей руки! Он прижался щекой к ее животу. Гладил его своей щекой, целовал. Потом опустил лицо ниже: попал губами на широкие заросли в районе лобка, опустился еще ниже и, наконец, нашел то, что искал. Он ухватил губами крупный, как и всё на этом теле клитор и стал мять его губами, шерстить языком.
Аглая придавила голову Евсея руками к своему лону и хотела одного: чтобы это никогда не кончалось. Как Евсей в шею, муж еще иногда целовал ее, правда, совершенно не обращая никакого внимания на ее реакцию на эти действия. Но то, что творил с ней сейчас Евсей, полностью выходило за какие-либо рамки советской морали! Но, Боже, как же это было прекрасно!
А потом они занялись любовью!
Аглая юркнула под покрывало и повернулась на бок навстречу Евсею. Евсей, целуя ее губы, глаза, щеки и даже нос, попытался завалить ее на спину. Но первой это сделала она, резко нажав ему на плечо. Он обнял ее за шею и привлек к себе, а потом не себя. Как же сладостно было ощущать на себе это сильное тело красивой женщины. Ее груди, живот, пушок лобка, который щекотал живот Евсею. Она придавила ему плечи своими крупными ладонями, ее груди тяжело лежали на его груди. Потом, приподнявшись на руках, она долго всматривалась в лицо Евсея.
Затем поцеловала его в губы долгим жарким поцелуем. А потом, подтянулась вверх, держась за плечи Евсея и, ощутив, как его член, скользнув по ее лобку, оказался в ее промежности, стала медленно опускать свое тело вниз, насаживаясь на его вздыбившееся мужское достоинство. Медленными, плавными движениями бедер она ласкала себя. Евсей был придавлен ее мощным телом и не мог даже пошевелиться. Он лежал, и только мог чувствовать, как ее тело, как волны, накатывает на него и вновь отхлынивает. И ощущал, как его член то утопает в ней, то покидает ее тело. Он жаждал резко и мощно овладеть ею, но понимал, что для нее сейчас важнее тихая спокойная, умиротворенная любовь.
И Евсей и Аглая наслаждались каждым движением каждым стоном, каждым вздохом друг друга. B, вот, наконец, протяжно застонав, и, насадившись на него пару раз резче обычного, Аглая кончила.
Она откинулась на спину, сбросив с себя покрывало, и, блестя потом любовной игры, улыбнулась ему счастливой улыбкой удовлетворенной женщины.
"А теперь - ты!" , шепнули ее губы. Она широко раскинула ноги, согнув их в коленях, ожидая мужчину, который войдет в нее.
Евсей дождался своего часа! Он ворвался в нее, как зверь врывается в нору своей жертвы, как победитель врывается в поверженную крепость через брешь в ее стене. Каждое его движение выдавало ликование его тела и души. Пала последняя женская твердыня этого села. И эта мощная, статная, сильная телом и духом женщина - стала его женщиной! И телом, что она сейчас доказывала, а он надеялся, что и душой.
Темп был бешенный. Хлюпали соки любви их тел. Темнело в глазах. Аглая сначала просто расслаблено лежала, поражаясь его напору. Потом стала потихоньку помогать ему, прижимаясь в такт к нему низом живота. И вот, мир взорвался в глазах Евсея. Он рыкнул и упал не нее обессиленный.
Чего раньше с ним никогда не было, Евсей обнял Аглаю и уснул вместе с ней, утомленный долгим процессом плотской любви. Часа через полтора они одновременно проснулись, глянули друг на друга и улыбнулись один - другому.
"Чего ж ты со мной, Глаша, раньше то такая неприветливая была?".
"Да разве вам мужикам можно спуску давать?" спросила Аглая.
"Ну, а уж когда улестил, уболтал, да ублажил!" , заулыбалась она.
"Да когда мы еще в постельке - тут мы ласковые, нежные и покорные!".
"Да уж, ты и покорная, как-то не вяжется!" , подумал Евсей и ласково чмокнул ее в щеку.
"А я ведь поняла, почему тебя наши бабы любят!" , вдруг сказала Аглая, "Потому, что ты бабник! Ты баб любишь, а опосля уже - они тебя!".
Евсей только усмехнулся.
* * *
Выходя от Аглаи, Евсей столкнулся на улице нос к носу со старой Михайловной.
"Ну, не уж-то и эту огулял?" , ухмыльнулась Михайловна.
"Ну, ты и жеребец, Евсей, всех наших баб покрыл. Может, и мне всунешь разок?" , захихикала бабка беззубым ртом.
"Если я, Михайловна, тебе разок всуну, то бабы тебя на куски порвут!".
"Это почему, вдруг, порвут?" , удивилась Михайловна.
"Да потому, что после такой красавицы как ты, я ж ни с одной не смогу. А бабы тебе этого не простят!".
Поняв, что над ней смеются, Михайловна ответила, однако, серьезно:
"А что, я первая красавица на селе еще в Больших Радуницах была. За мной такие парни бегали - не тебе чета!" , сказала бабка, жуя сердито беззубым ртом.
"А я и не сомневался!" , ответил Евсей. И они разошлись довольные друг другом.
Эпилог
Надвигался канун 1944 года. К Малым Радуницам приближался фронт, обозначая себя грохотом артиллерийской канонады и всполохами зарниц. Хозкоманде Евсея был дан приказ: забить всех оставшихся свиней и эвакуироваться вместе с немецкой тыловой частью.
И тут Евсею удалось подкинуть пару копченых окороков в погреб к Михайловне - ее дом был ближе всех к свинарнику.
Провожать Евсея вышло всё село. Все десять его баб и даже старая Михайловна. Он стоял перед ними в полушубке в русской шапке-ушанке с немецкой кокардой. И не знал что сказать. Он сроднился за два с половиной года с этим селом. Прирос к нему сердцем. Про каждую из баб он знал, что и когда та скажет, как на что отреагирует, как застонет в его объятьях.
На глазах баб были слезы: уходил защитник, уходил кормилец, уходил их Мужчина. Все эти годы, снабжая немецкую армию, Евсей подкармливал село, как только мог. То кусок сала, то копченого мяса, да картошка и свекла, которые должны были идти на откорм свиней. В общем, в самое военное лихолетье голода тут не знали.
Евсей снял ушанку: "Ну, бабоньки, простите, если кого обидел!".
К нему рванулась Анютка, прижимая полуторагодовалого сынишку к вновь напухшему животику.
"Евсей, не уходи! Мы тебя председателем колхоза выберем!". Она прижалась к его полушубку и разрыдалась ему в плечо.
"Да, и доведут вашего председателя до первой березы, чтоб на нее вздернуть". Невесело сказал Евсей.
Подошла Людмила, тоже держа на руках сынишку: "Спасибо тебе, жаль только, партбилет мой сжег!". Она чмокнула его в щеку и, схватив за руку, оттащила от него Анютку. Подошла Зинка, держа на руках его дочку.
И пошел поток прощающихся: подходили, целовали в небритую щеку или всплакивали в плечо полушубка и отходили - давая проститься другим. Когда все простились и вновь выстроились в рядок, вышла вперед старая Михайловна.
"Ты, сынок, спасал нас от холода и голода все эти два года. То, что баб наших пользовал, Бог тебе судья. Да и они на тебя ни одна не в обиде - бабе мужик нужон! Так, что от всех наших баб говорю тебе наше большое бабское спасибо! Ступай с Богом!"
Евсей посмотрел на округлившиеся животики, на тех, кто держал его детишек на руках и вдруг осознал, что он своими стараниями увеличил число жителей села более чем вдвое! Даже Настасья как не береглась, а в запале, таки, довела Евсея, что он дал ей своё семя.
Самый большой животик был у Аглаи. За шесть лет муж не смог сделать ей дитё, а Евсей за десяток раз их близости, сделал ее будущей мамой, что ей очень шло. Ее мощное тело гордо несло округлившийся живот - богатырь народится!
Евсей долго стоял, молча, думал, что сказать им напоследок. И тут, вспомнилось лихо своего детства и на ум пришло: да ведь их всех в Сибири сгноят за телесную связь с врагом. Он снял шапку и крикнул:
"Бабы, запомните одно, когда вас спрашивать станут - твердите одно: снасилили вас и всё тут! Запомните, иначе лиха не избежать! Запомните это мое слово!".
Он пытался защитить дорогих ему женщин даже в своё отсутствие.
Затем он повернулся и, не оглядываясь, пошел к ожидавшим его саням своей команды.
Одиннадцать пар женских глаз провожали Настоящего Мужика.
Июль 2010. Киев.
