После нашего приключения на подоконнике мы с Аароном вернулись к практике совместной мастурбации. Теперь это происходило не каждую ночь, но начиналось всегда одинаково. Я ложилась в постель, муж выключал свет, укладывался рядом и входил в режим ожидания. Если я сбрасывала с себя одеяло и раздвигала полусогнутые ноги, он спешил оказаться внизу кровати и поместить свое лицо напротив моей распахнутой промежности. Пока мои пальцы поглаживали наливающиеся возбуждением губки, Аарон терпеливо посапывал, вдыхая их аромат. Но стоило моим пальцам остановиться, как его язык стремительно перехватывал инициативу и целенаправленно атаковал мой беззащитный клитор.
В ту же секунду я теряла связь с реальностью. В темноте перед моими глазами проплывали разноцветные круги, из груди вырывались томные стоны, а руки исступленно мяли грудь и терзали ногтями зудящие от похоти соски. Очень скоро лицо Аарона оказывалось зажатым в тисках моих подрагивающих бедер. Я бессознательно приподнимала таз, стремясь навстречу мужниному языку, и чувствовала, как его зубы расплющивают мои полностью раскрывшиеся половые губки. И Аарон давил на них всем весом своей головы, потому что к тому времени он уже не опирался на кровать, а обеими руками себе онанировал.
Мои оргазмы были похожи на электрические взрывы, которые происходят на секунду раньше, чем их ждешь. Я пыталась оттолкнуть от себя Аарона, но вместо этого лишь сильнее сдавливала его лицо в своем мокром плену. И не могла его выпустить до тех пор, пока последний спазм блаженства не сотрясет мое тело на смятой простыне. Ах, да. Теперь Аарон повадился пачкать своим эякулятом мою половину постели. Но мириться с этим оказалось проще, чем я думала.
Однажды я его спросила, почему он отдает наше постельное белье матери вместо того, чтобы самому закинуть его в стиральную машину.
– Так экономичнее. Все сразу стирать.
– А тебе не палевно, если твоя мама увидит эти пятна?
– Ну, они и раньше были.
– Ты страдаешь ночными поллюциями?
– Это не болезнь.
– Ну, так, может, раньше стоило научиться пользоваться стиралкой?
– Я умею.
В общем, диалоги наши всегда вели в никуда.
Вскоре, у Аарона началась очная подготовка к вступительным экзаменам, а я большую часть времени осталась предоставленной самой себе. Поначалу я предавалась чтению. Затем составила резюме и разослала его в несколько агентств, но так и не сходила ни на одно собеседование, хотя мне приходили приглашения. На самом деле я даже не знала, как отнесется новоприобретенная родня к моему желанию устроиться на работу. К домашним делам Тамара Львовна меня почти не подпускала. В общем, от моих перспектив веяло непреодолимой зевотой. Но перемены вновь пришли оттуда, откуда их совсем не ждешь.
В одну ничем не примечательную пятницу в мою (в отсутствие Аарона) комнату постучали. На пороге объявился Моисей Яковлевич в состоянии, которое я могла бы описать как угнетенное. Он спросил меня, не видела ли я его супругу. Вообще я пребывала в полной уверенности, что Тамара Львовна проводит все время дома, отлучаясь только ради поездок в торговые центры. Но беглый осмотр показал, что дома ее нет.
– Поедем, я тебе кое-что покажу. – Предложение Моисея Яковлевича выглядело максимально неубедительно. Но и упираться у меня причин вроде бы не нашлось.
Доехали мы в полной тишине и через полчаса сидели в машине в незнакомом для меня районе.
– Узнаешь?
– Что?
– Машина Тамары Львовны.
Я всмотрелась в ряд припаркованных возле бордюра автомобилей. Поскольку я в машинах совершенно не разбиралась и не помнила, на какой именно разъезжает свекровь, мне пришлось принять слова Моисея Яковлевича на веру.
– И что?
– А дом этот знаешь чей?
Я тяжело вздохнула, давая всем видом понять, что дом мне этот совершенно незнаком и не слишком-то интересен.
– Это дом Владимира.
А вот Владимира я хорошо помнила еще со свадьбы. Тогда я все видела исключительно в черном свете, но даже на общем мрачном фоне у меня сложилось о нем крайне негативное впечатление. Почти двухметрового роста, с недоброй улыбкой и тяжелой манерой подавлять окружающих. Этот Владимир, который на самом деле Ицхак или что-то в этом роде, постоянно наваливался своим весом на тех, кому не удалось увильнуть от «дружеского общения», отпускал скабрезные шутки, вынуждая невольных собеседников изображать смех, и вообще вел себя в гостях по-хозяйски. Потом краем уха я слышала, что не приглашать его было нельзя, потому что он типа мафиози, и от него зависит работа многих людей в нашей общине, в том числе и Моисея Яковлевича.
– И?
– Ты же понимаешь, зачем она там?
Я дипломатично пожала плечами. Влезать во взаимоотношения свекра и свекрови меня абсолютно не прельщало.
– Что я ей не додал? Разве я не заботился о ней? Разве не носил на руках?
Эти вопросы можно было бы принять за риторические, но Моисей Яковлевич выжидающе воззрился на меня из-под кустившихся вниз бровей. Будто я была дипломированным экспертом в области семейной психологии.
– Ну… Может быть, ей нужно совсем другое…
– Другое? – Моисей Яковлевич разволновался так, словно я попала в его болевую точку или подарила ему нечаянную надежду. – Какое другое? Я ведь все для нее делал. Нет такого другого, чего я не дал бы ей.
Я уже сильно пожалела о своих словах. Но лихорадочный блеск в глазах Моисея Яковлевича обрубал все пути к отступлению.
– Ну, вы же с ним разные люди. Вы не такой, как этот Владимир.
– Но она моя половинка. Я и не должен быть таким! – Обычно тихий баритон свекра стремительно менял тональность.
– Моисей Яковлевич, чего вы от меня хотите? – Я тоже не удержалась и повысила голос.
– Хочу, чтоб ты мне сказала… Чего во мне нет? Что она нашла в нем?
– Откуда мне знать?
Мы помолчали минут пять. Картина на улице не менялась, в окнах злополучного дома так же не было никакого движения.
– Зоинька, что мне делать? – Моисей Яковлевич произнес это едва слышно и так удрученно, что я почти почувствовала его боль.
– Может быть, поговорить с ней?
Сама знаю, что это безнадежный совет. Моисей Яковлевич только чуть приподнял руку и скорбно уронил ее на колено. Еще через несколько минут тягостного молчания он снова заговорил:
– Мой мальчик ведь тоже никогда не будет таким. И ты тоже будешь обманывать?
– Вы теперь меня хотите виноватой сделать?
– Я хочу понять, что вы находите в подобных типах.
– Кто мы? Лично мне они отвратительны!
Моисей Яковлевич развернулся ко мне всем корпусом, насколько позволяли ремень и автомобильное кресло, и так пристально вгляделся в мои глаза, что мне пришлось отвести их.
– Разве? – В его голосе звучала смесь робкой надежды и глубоко укоренившегося предубеждения.
– Мне противна грубость.
– Ты думаешь, он груб с ней?
– Не знаю.
– А сила? Настойчивость? Мужественность?
Я молчала. Моисей Яковлевич отвернулся, видимо, посчитав, что мне нечем крыть его козыри.
– Если вы считаете, что вам не хватает этих качеств, работайте над собой. Но не думайте, что кто-то обязан вас любить, даже если вы станете повсюду проявлять свою силу и настойчивость.
Свекор казался ошеломленным моей импровизированной речью.
– Зоинька, ты чудо. Ты совершенно права. Только с чего начать?
– Откуда мне знать? – Я не смогла сдержать улыбку. – Попробуйте отшлепать ее.
– Отшлепать? Тебе бы это понравилось?
– Ну, мы же не меня обсуждаем.
– Но понравилось бы?
– Возможно.
– Сильно надо шлепать?
Я взглянула в глаза Моисея Яковлевича, вдруг подернувшиеся поволокой вожделения, и поняла, что наш и без того довольно щекотливый разговор приобретает совсем нежелательное направление. Кажется, он позабыл про цель своего приезда к дому Владимира и плотоядно пожирал глазами мою шею, грудь и плечи.
– Моисей Яковлевич, отвезите меня домой.
– Да… Я на часок сбежал из офиса. Высажу тебя возле дома.
Весь остаток дня я размышляла о скелетах в шкафах этой с виду благообразной семьи, частью которой мне пришлось встать не по своей воле. Можно ли жалеть мужа, которому жена изменяет с огромным бандитом, если сам этот муж подглядывает за своей невесткой и роняет на нее слюни при каждом удобном и неудобном случае? И его слова на счет будущности наших отношений с Аароном… Ведь это так логично и до неотвратимости предсказуемо. Я буду гулящей женой? Обманщицей и предательницей? Или я все-таки повстречаю свою настоящую любовь, но не смогу с ней воссоединиться и навсегда останусь в душе одинокой и несчастной?
Когда же наступила ночь, а Аарон, соблюдая установившийся ритуал, потушил свет, улегся рядом и перестал сопеть, течение моих мыслей изменилось.
– Сделаешь для меня кое-что, если я попрошу?
– Что? – Аарон всегда отвечал не сразу, а после минутной обработки информации, даже когда информации был минимум.
– Отшлепаешь меня? – Я знала, что этот вопрос загрузит его извилины надолго, но рано или поздно Аарон на него ответит, поэтому лучше расслабиться и не торопить вращение тугих шестеренок в его голове.
– Сейчас?
– Если ты не собираешься засыпать.
– Не собираюсь.
Я сбросила одеяло и приняла коленно-локтевую позу. Даже если Аарон не мог различить мой силуэт в черноте нашей комнаты, он должен был понять, что произошло. На мне были только трусики и ночная сорочка, которая сползла к талии с высоко приподнятой попы. Аарон заскрипел на пружинах, выбирая позицию возле меня. Затем, после минутной тишины, спросил:
