17 Прощальный костер. 24 июня. Зина и Лина
Все-таки спать в новом месте и на непривычной постели не очень хорошо. Даже если, проснувшись, обнаруживаешь прижавшуюся к тебе голенькую миленькую девочку. Я привык спать на жестком, а не на мягонькой кроватной сетке с матрацем. И теперь мышцы спины, поясницы, и бёдер ныли и звали к движению. Вскочив, я сполоснул лицо и рот, нашёл свою одежду, и, прикинув, что до подъема остается не так и много времени, стал будить Зайку. Порядок после себя мы особо не наводили. Только чуть постель поправили, да я забрал Энциклопедию. Ключик от медпункта оставили, как договорились с Наташей, под порожком медпункта, и пошли к своему корпусу: Зайка в свою палату, я в нашу с физруком комнатку.
Иван Иванович спал, совершенно трезвый и без запаха перегара. Времени оказалось без десяти восемь. Мы очень вовремя пришли.
Предпоследний день в лагере был хлопотным. Оказалось, что четыре младших отряда сегодня на море не идут, приезжают артисты Театра юного зрителя и будут им показывать спектакль-сказку. Из-за этого меня и еще пятерых ребят первого отряда оставили в лагере – таскать оборудование и всякий инвентарь ТЮЗа. Обидно! Мы потеряли полтора часа пляжного времени. Так что не успели прийти на пляж – уже возвращаться. Так нас потом заставили весь этот реквизит затаскивать обратно в автобус ТЮЗа. А после полдника опять заставили работать грузчиками: таскать дрова для костра.
Концерт на площадке у костра начался еще засветло. Ребята пели, танцевали, декламировали. Мы пели хором пионерские и просто популярные песни. И все это было очень мило, особенно учитывая, что мы (я. Зайка и Таня) сидели приобнявшись, и рядом были все ребята из первого отряда, и дружба почти осязаемо чувствовалась в воздухе. Когда Таня подошла к нам перед обедом в спортивном костюме, я сразу спросил: «Как твои дела?». Она смутилась, и даже покраснела, но ответила чётко: «Уже все почти всё закончилось. А завтра с утра буду совсем в норме»
Весь костер фактически вели старшая вожатая Наташа и наш вожатый Валентин. Какой-то особой близости межу ними не ощущалось. Я шепотом сказал об этом Зайке. Она сказала: «Проверю». Я видел, как Зайка отошла к Наташе и о чем-то с ней пошепталась. Тут дело дошло до танцев. Наташа включила магнитофон, а Зайка, вытащив меня на площадку и прижавшись, прошептала: «Вот ведь комсомолка! Представляешь, она не решилась. Мишенька, давай возьмем дело в свои руки! Как ты там говорил: чтобы кормý облегчить?» Я ответил: «Это кто чего желает, тот и облегчает»
Мне, конечно, хотелось наоборот, заняться отягчением собственной кармы. Например, чтобы с Наташей был не Виталик, а я. Или с Зайкой и Линой побаловаться в море. Но, может, мы и то, и это успеем? О чем и сказал Зайке. Она согласилась: «Можем успеть. Тогда я подговорю Лину нас подождать. А ты вразуми Наташу»
Я подошел к Наташе, когда она меняла бобину на магнитофоне, и тихонько спросил: «Наталья Петровна, Вы хотите улучшить отношения с Валентином?» Она закивала. Тогда я продолжил: «А сможете после отбоя затащить Валентина в медпункт? Тогда я Вам помогу его уговорить на эксперимент. А дальше Вы сами. Согласны?» Наташа покивала опять.
Ну вот и все. Мы еще потанцевали. Потом попели. Но в 10 все-таки посиделки у костра закончились.
В четверть одиннадцатого мы с Зайкой стучались в дверь медпункта. Валентин и Наташа стояли в комнатке перед боксами. На лице у Валентина было обычное выражение тоски. Он носил эту кисловатую мину всегда, и только когда брал свою флейту, или другую трубу, становился нормальным человеком. А Наташа, и без того быстро краснеющая, видно очень волновалась, и щеки у неё горели. Я предложил Валентину (мы были на «ты» с самого начала): «Валентин, тут дамы пошушукаются, а мы поговорим кое о чем на улице»
Он, без особого энтузиазма, вышел со мной. Я сказал: «Валентин, ты знаешь, что у тебя проблемы? Я еще не врач, но готовлюсь стать врачом. И вижу у тебя серьезную половую дисфункцию». Не думаю, что он понял, но взгляд стал внимательней. Тогда я продолжил: «Я видел в госпитале у папы таких. Они становились импотентами к 25 годам. Ты же не хочешь стать импотентом к 25?» Он не хотел. Глаза забегали и кулаки сжались. Я случайным ударом сходу пробил панцирь. Опять же, не думаю, что он понимал смысл слова «импотент», но то, что это очень плохо он понял.
Я немного еще надавил голосом: «Ты должен прямо сейчас пройти корректировку. Её будет проводить Наташа. Слышал про индийских йогов?» Ну кто ж про них всякие сказки не слышал? Валентин кивнул, и я продолжил: «Вот это и есть йоговский метод корректировки. Вы сначала разденетесь и вместе примете горячий душ. Потому что в Индии жарко. Потом вы вместе пропитаетесь праной. Это такая энергия. И все время ты будешь про себя твердить мантру: «Наташа солнце, и дарит тепло. А я дерево и всеми листочками тепло впитываю» Я завел Валентина в медпункт, помог ему раздеться, и затолкнул в душ. Там уже под горячей водой стояла голая Наташа. Зайка в купальнике стояла чуть в сторонке и подтолкнула Виталика к рыжей. Когда Наташа его прижала к себе, я вслух стал проговаривать мантру: «Наташа жаркое солнце, а Виталий дерево, которое всеми листиками впитывает тепло»
Зайка поправила руки Виталика, и громко шепнула «Наташа, волна!»
Они были плотно прижаты друг к другу, так что напряжения мышц мы не видели, но колебания тел были какие надо. И тут Зайка аккуратненько просунула ручку между бёдер Наташи так, что, кажется, достала пенис Виталика. Меня внутри как будто что-то укололо. Я понимал, что это просто медицинская процедура, и нет поводов для ревности. Но было неприятно. А, может, это была не ревность, а зависть? И я сам хотел стоять на месте Виталика, проникая в Наташу? Минуты текли. Я еще раз повторил вслух мантру про солнце и листочки. Чувство ревности, или зависти было болезненным. Зайка посмотрела на меня внимательно, заметив, вероятно, это состояние, и отрицательно покачала головой. Я понял: у Наташи семнадцатый день. Зайка спасает её от беременности. Но легче мне не стало. Наконец Зайка кивнула головой на кран. Я не стал включать холодную воду. Просто закрыл горячую, краем глаза отметив, как Зайка смывает с руки что-то беловатое.
Мы сделали что могли, и сказал: «Зая, пошли! Мы здесь уже лишние. Дальше они должны сами меж собой разобраться»
Когда мы вышли из медпункта, моя подруга, поправляя кофточку, спросила: «Мишенька, признайся честно, это ты меня ревновал, или Виталику завидовал?» Вот ведь чертовка! Все понимает, всё знает… Я лишь пожал плечами.
Зина, подхватив меня под руку, и прижавшись, сказала: «Ну, может потом и это скорректируем»
Лина ждала нас возле дерева у корпуса. Уж не знаю. что она там себе пожелала, но сейчас окинула нас таким жаждущим взглядом, что у меня мурашки по коже пробежали. Она сходу затараторила: «Их там сегодня целая толпа собралась. Физрук и завхоз загрузили в Рафик три ящика минералки, два ящика спиртного и две огромных кастрюли. Это они точно до утра. Зина спросила: «А они могут на наш пляж заехать?» Лина ответила сходу: «Не-а. У нашего пляжа площадки нет. А у «Радуги» площадка для нескольких машин. Там в прошлом году их штук пять останавливалось. И еще там, где горел костер, если помнишь, место под шашлыки оборудовано. Вот потом, когда все там нажрутся, могут и на наш пляж перейти, чтобы… Ну, ты меня понимаешь. Так что пошли уже, я вся заждалась».
И мы пошли. Все так и было, как сказала Лина.
Рафик стоял с работающим двигателем и зажжёнными фарами. Недалеко от него на брезенте несколько человек нанизывали мясо на шампуры, а завхоз и физрук на двух мангалах уже готовили шашлыки. Кое-кто из мужчин в плавках, несколько женщин в одних фартучках, остальные голышом танцевали под музыку, доносившуюся из автобуса. Всего был больше десяти человек, но все перемещались, так что сколько точно – не сосчитать. Над пляжем разносился запах шашлыков, и у меня слюнки потекли.
Мы присели на взгорке в тени. Пока все было почти благопристойно.
Потом Иваныч и Семён Васильевич громко объявили, что шашлыки готовы, и все, кто еще был хоть в чем-то, разделись и расселись вокруг полотна на взгорке чуть подальше от нас. Было не очень хорошо видно, да и музыка из автобуса заглушала разговоры и тосты, но кого-то с чем-то поздравляли: одну из женщин и завхоза. Семен Васильевич встал со своего места, обошел пол круга и поднял женщину. Ну, кажется, это была одна из поварих. Он её обнял и приподнял, подхватив за ягодицы, и они под рёв топы поцеловались. Потом к ней стали подходить другие мужчины, и тоже целовали. У некоторых мужские причиндалы уже топорщились. А дальше начался бардак. Мужчины поднимали женщин «из-за стола» и под общий смех и крики целовали. А женщины запрыгивали на них, при этом, нередко, заваливались вдвоём, а то и несколько пар. Те, кто вывалялся в песке, бежали в море обмываться. Некоторые там и оставались, некоторые возвращались сразу. Одна из омывшихся в море пар пошла не к застолью, а к дереву, что стояло у самой сетки. Здесь, прямо у нас на глазах, женщина нагнулась, обхватив ствол руками, а мужчина (кажется, это был вожатый Валера) зажав в кулак свое достоинство, пристроился к ней сзади.
Женщина закричала: «Ах!», и Зайка, которая прижалась к моей правой руке повторила как эхо: «Ах!», только потише. Тут одна из женщин из-за стола встала, и я узнал в ней Валентину Петровну. Она подошла, но не к физруку, а к завхозу, и обняла, прижавшись сзади. Семен Васильевич поднялся вместе с ней и, чуть пошатываясь, понес к автобусу. Там, чуть в стороне, лежало то ли покрывало, то ли, даже, ковер. Склон от площадки шел в нашу сторону, так что мы видели всё как в театре из ложи: завхоз опустился на колени, Валентина слезла с его спины и легла, распластавшись, на покрывало. Васильевич, чуть склонившись, поднял её ноги, положив их себе на плечи, направил немалый болт в её промежность, и мощным движением в неё вошёл. На этот раз громкому «Ах!» Валентины эхом отозвались и Зайка и Лина, которая прижимала к себе мою левую руку. Завхоз с громкими выдохами вколачивал себя в Валентину, а девочек пробила дрожь. И я, обняв за плечи, потихоньку потащил их подальше от спортлагеря, к пляжу санатория.
