Бархатно гудели колонки проигрывателя, исторгая бессмертные мелодии польского музыкального гения, препарированные электронно-ритмической агрессией современного стиля. Магическим, колдовским сиянием вспыхивал цветной театральный стробоскоп, превращая комнату в живое пространство для ритуальных действ. А он сосал, терзал, рвал соски моих грудей, продолжая блокировать воспаленное лоно у "красных ворот". Мне казалось, я лежу на дне бушующего, несущегося надо мной потока и захлебываюсь от испепеляющей меня, но не утоляемой страсти. Я ведь все-таки не "Моника" , как называют резиновую надувную куклу с отверстием наподобие влагалища, которой пользуются иные мужчины, испытывающие дефицит в контакте с живой женщиной.
Я же была живой, одухотворенной, и мой соблазнитель страстно приговаривал:
- Нет, ты можешь еще, ты хочешь еще, ты должна, моя Гетера, открыть все клапаны своей пока что невостребованной природы и оросить меня священными освежающими струями своей плоти. Вот так, вот так, ты уже истекаешь. Но ты бездонна, Гетеррр-а Ларрр-а. Ты только начинаешь открываться...
Сопротивляться или ставить свои условия я не могла. Но я всем существом стремилась выразить свое желание -! принять его в свое лоно наконец по-человечески и до конца, познать, почувствовать всей глубиной утробы тайну грозного его "орудия пыток и сладострастия". Но он все уклонялся, оттягивал, стремясь сохранить состояние ВЕЧНОГО ПРЕДВКУШЕНИЯ. Что это? Патология? Или особый стратегический план? Мне стало страшно...
И в этот миг он вдруг прошептал, нежно поцеловав в мочку уха:
- Вот теперь ты готова для алькова.
Когда третий не лишний
Подняв меня на руки, Олег понес, точно жертву на заклание богам, в дальнюю нишу комнаты, где в обрамлении роскошных ковров под распятиями и образами стояла квадратная постель европейского образца, откровенно предназначаемая для группового секса, а не только индивидуального пользования, Как традиционные "полуторки". Считается, что женщины по натуре эксгибиционистки. Нам, дескать, лишь бы оголяться, и все равно, где и когда. Но такое желание - вовсе не отклонение от нормы, а естественный зов природы, своего рода психологический и сексуальный рудимент. Все, что потом люди придумали, двигаясь к цивилизации, где производителю требовались покупатели, и одновременно оказываясь во власти религиозной морали, извращает натуру и обременяет человека. В определенных условиях, во всяком случае, на пляже и в постели, например.
В раздевании меня, не без моей, кстати, охотной помощи, Олег более чем преуспел. Там, в столовой, осталось все, что скрывало мое тело и мешало ему ласкать меня поцелуями и руками.
На мне еще оставались чулки и пояс. И то и другое было по-своему красиво, подчеркивало форму, линии и пропорции, но я никогда не опошляю секс нижним бельем, будь оно даже самым изысканным, шикарным и утонченным, вроде бюстгальтера с шестью раскрывающимися дольками, образующими чашечку и превращающимися в лепестки распустившегося цветка, если их освободить от застежки в центре. Все это считаю неуместным, когда лежишь в постели с мужчиной. Совершенно правильно говорит Андрей Вознесенский, что "содержание одежды - тело, содержание тела - душа". Тем не менее, ничто не должно создавать преграду между обнаженными телами, изолировать их друг от друга.
Красивое белье уместно до непосредственного контакта, во время прелюдии, но не как антураж в самом действии. Белье служит для украшения женского тела, гармонии его линий и тональности кожи, контрастируя с ней или, наоборот, сочетаясь. Белье вносит загадочность, прикрывая до поры до времени то, что манит мужчину. Для меня белье - лишь сценический костюм, который я сбрасываю сама или предоставляю клиенту снять его с меня в зависимости от обстоятельств, когда начинается само действие.
Теперь, прежде чем отдаться окончательно, я быстро освободилась от того, что еще оставалось на мне и обременяло, и опрокинулась на постель. Я лежала совершенно обнаженная, с ногами, показывающими без четверти три. Я вся была готова принять бородача в свои объятия и предоставить влагалище в его распоряжение, но он обратился ко мне с вопросом, который я в тот момент меньше всего ожидала:
- Молилась ли ты на ночь, Дездемона? Ах, нет? Тогда приступай!
И Олег поставил меня на колени перед деревянным изваянием Христа, а сам пристроился сзади, ища подход к моему влагалищу. А когда нашел, взнуздал, точно кобылу, и, кончая, взревел не своим голосом: "Отче наш, иже еси на небеси...". Этот рафинированный на первый взгляд интеллигент положительно предпочитал женщин, чье сексуальное воображение способно приблизить их и его тоже к миру инстинктов и ощущений животных.
Так в молитвах и с божьей помощью мы достигли берегов блаженства еще дважды.
И когда, отвалившись и расцепившись после соития, мы отдыхали, часы со старинным маятником на стене пробили час ночи. Мне показалось удивительным, что прошло едва ли больше полутора часов, как мы вошли в квартиру, а уже столько успели. Это был тот случаи, когда время и человеческое ощущение времени резко разошлись.
- А веришь ли ты в чудо, святая дева Мария? - вопросил библейский пророк.
- Иногда случается, -томно вздохнула я, давая понять, что после всех этих транслюбовных игрищ не очень склонна к философии.
Но он не обратил внимания на эти тонкости "дамских" на¬строений и продолжал:
- Так вот знай: обитель сия населена духами, которые при определенных условиях перенасыщения атмосферы биосексуальной энергией могут материализоваться.
- Бисексуальной? -переспросила я.
- Нет, - "био" , "био"! Бисексуалисты у нас не в чести. "И опять это у нас, про себя отметила я. - За этим все же что-то кроется".
Олег привечал, поправил на постели подушки и смятые одеяла, укрыв меня до подбородка, а затем, подумав немного и хмыкнув неопределенное "гм-гм" , немного спустил одеяло, обнажив обе груди.
- Вот так. Вот именно так. Пусть распятый Христос смотрит на тебя и радуется красоте божьего мира и творениям фантазии Создателя. Взгляни на лицо распятого. Ведь правда, оно необычайно выразительно и современно. А знаешь, его копировал с лица моего лучшего друга ваятель по дереву. Видишь это нетрадиционно скуластое лицо и маленькую изящную бородку? Как две капли воды похож на моего Федора.
- Федора, говоришь? -насторожилась я. И где же этот Федор теперь?
Иных уж нет, а те - далече, - загадочно усмехнулся мой голый Адам, покашливая. - Но знаешь ли, если мы очень захотим, он может в каком-то смысле... и материализоваться. Хочешь увидеть живого Христа?
Я посмотрела на него с нескрываемым любопытством.
- - Каким же это образом?
- А вот смотри и слушай.
С этими словами Олег откинулся на подушку и поднял глаза к небу (то бишь потолку) . Что-то пошептал, едва шевеля губами, а затем громко позвал, растягивая в певучую мелодию каждое слово:
- ДУ-У-УХ отца-а-а Фе-е-едора! Ты слышишь нас, дух отца Федора?
Тишина в ответ.
- Если ты слышишь нас, дух отца Федора, отзовись! - продолжал громко взывать мой возлюбленный Отзовись, отец! . .
И вдруг что-то скрипнуло в шкафу. Пауза. Снова скрипнуло. И, к ужасу моему, дверца платяного шкафа стала медленно открываться, издавая тоскливый скрип и треск, и вдруг внезапным рывком распахнулась настежь, и оттуда с неимоверным грохотом выкатился голый человек в красных плавках.
Только теперь до меня дошло, что имел в виду Олег, когда многозначительно сказал о посланном мне Господе Боге. Последовала немая сцена, как в "Ревизоре". Выдержав ее, я воскликнула:
- Господи, спаси нас и помилуй! Олег воздел руки к небу и пропел елейно: "Боже, благодарю тебя за чудо!"
А дух отца Федора, поднявшись с ковра и поправляя на солидном брюшке свои красные плавки, возопил на вполне по¬нятном русском языке: "Я жрать хочу, коллеги! Весь изошел от плотских желаний! Прошу садиться за стол и повторить трапезу. - И, подойдя к постели, протянул мне руку: - Не стыдись наготы своей, грешная женщина. Грех твой священен есть. Набрось, если желаешь, белые эллинские одежды и снизойди к своим мужчинам, святым грехоотступникам. Прости нас и снизойди, прекрасная!"
И, набросив на меня простыню, он картинно опустился передо мной на одно колено. А я, стараясь попасть ему в тон, сказала:
- Слушаю и повинуюсь. Спаситель. Дозволь облобызать твои святые одежды.
Но поскольку никаких одежд, кроме плавок, на нем не было, я поцеловала его в плечо и элегантную бороду. Черные глаза его вспыхнули и загорелись мятежным и озорным огнем человека, живущего большими страстями. Ничего не скажешь: хорош собой и пригож был этот новоявленный Иисус Христос, сидевший в долгой "засаде" в собственном шкафу. То, что квартира принадлежала Федору, стало ясно уже через пять минут после его внезапного появления, словно в цирковом номере волшебника КИО. Порывшись в упомянутом шкафу, он извлек живописный восточный халат, обрядился в него, а поверх надел хозяйственный фартук с изображением храма Христа Спасителя и сразу помчался на кухню. Вскоре там что-то весело зашипело, забулькало, зашкворчало, источая неимоверно аппетитные запахи.
Пир удался на славу. Олег и Федор пили "за папу" , "за маму" , а тост, в котором участвовала и я, был за "семейную жизнь втроем".
- Вот только к кофе у меня нет пирожных, сказал извинительно Федор.
- Как так нет! - воскликнул Олег. -А это что? -и быстрым движением сбросил простыню с моих плеч. Это слаще всяких пирожных! -И он жадно прильнул ртом к левой груди.
- Какой же я олух! --подхватил Федор и, повторив пассаж, занял место у правой...
Я ощутила себя римской волчицей, которую сосут, и тянут в разные стороны Ромул и Рэм. В памяти всплыла известная картинка из учебника по истории древнего мира.
Дальше все произошло само собой, без лишних слов и увещеваний. Они отнесли меня в "альков". Здесь я, как пишет где-то Иван Бунин, "лежала на спине, нагие раздвоивши груди". Спросили только, хочу ли смотреть на распятого Христа или, напротив, на икону Божьей матери. Я, разумеется, ответствовала, что предпочитаю смотреть на красивых мужчин. Они же совершили некий диковинный ритуал моления, встав на колени под образами и проговорив несколько фраз-заклинаний, из которых запомнилась только одна, очень элементарная и лукавая: "Не покаешься не согрешишь, не согрешишь - не покаешься". И все это торопливой скороговоркой.
