С радостной улыбкой Варвара Ивановна толкнула дверь кабинета и выпорхнула в коридор.
Конечно, он был уже там - проходя через холл, она увидела среди двух серых, неприметных мамок погруженную в виртуальный мир и как всегда вызывающе неопрятную Данечкину няньку, рядом с которой скучала его же младшая сестричка Верочка. Варваре Ивановне нравилась эта прелестная тихая птичка. Верочка с надеждой посмотрела на нее круглыми Данечкиными глазками и нарочито громко сказала:
- Здрасьте!
Нянька вздрогнула, и подняла подслеповатые глаза.
- Здравствуйте! - начальственным тоном сказала куда-то ей в лоб Варвара. - Давайте я Веру заберу на занятие.
Нянька только тупо кивнула, и вновь погрузилась в свой смартфон.
Маленькая прохладная лапка приятно легла в ладонь. У Варвары Ивановны внутри все пело.
ДАНИИЛ
Больше всего на свете Даня любил читать и рисовать. Это было странно - в их огромной квартире совсем не водилось книг, но Даня не мог вспомнить себя не читающим. Книги откуда-то волшебным образом брались, а потом так же неизвестно куда исчезали. Когда их не было, Даня читал в смартфоне или с экрана компьютера (хотя ему это совсем не нравилось) , но не читать он не мог.
К его любви к чтению вряд ли были причастны родители. Отец вечно месяцами пропадал на своих стройках и Даня ни разу не видел, чтобы он читал что-нибудь, кроме вечных толстенных отчетов, которыми был завален стол в его кабинете. Мать же напряженно, не покладая рук целыми днями работала над собой, перемещаясь по вечному кругу фитнес - спа - косметический салон - магазины - рестораны - фитенс - спа: вечные разговоры по телефону, и до одури пахнущие парфюмом странно одетые подруги.
Это не могла быть и Марьсеменна - молчаливая странноватая женщина, которая почему-то считалась их с Веркой няней. Даня даже не был уверен, что вообще слышал голос этого существа, а уж подозревать ее в библиофильстве было совсем невозможно.
Рисовать же он начал примерно год назад, когда ему первый раз приснился тот странный душный сон.
Дане снилось, что он находится в комнате, в центре которой спиной к нему вытянувшись в болезненную струнку стоит худая голая женщина, привязанная за запястья к потолочному крюку натянутой до звона веревкой. А в руках у Дани железный прут, конец которого раскален добела. И он слышит из-за левого плеча ласковый голос, который произносит одно и то же: накажи ее... накажи... накажи: Фигура женщины смутно знакома, но Даня не может вспомнить, кто это, и подходит все ближе и ближе, не в силах сопротивляться, и внутри у него нарастает желание за что-то наказать нагую женщину, но он не может вспомнить - за что. В том сне он сделал еще один шаг и в ужасе проснулся.
Потом все утро чувствовал себя разбитым, смутно тревожился о чем-то пока не увидел на столе отцовские черновики, взял один лист и на обороте сделал набросок - паренек всаживает длинный тонкий прут в попу подвешенной к потолку голой женщины. Пока он рисовал, он чувствовал необычное болезненно-сладкое томление у себя в паху и бессознательно мял себя там свободной рукой. Когда рисунок был почти закончен, Даня, почувствовав, что усилий его ладони уже недостаточно (для чего?) , нерешительно поднялся, слепо огляделся и, вдруг что-то сообразив, оперся руками в грани стола и привалился пахом к жесткому углу. Его вжатый в стол писюн ответил сладостной судорогой, и Данино тело вытянулось в струнку в неиспытанном никогда ранее блаженстве.
Потом он, опустошенный этим новым опытом, долго без движения лежал на полу, не находя в себе сил даже доползти до дивана.
К концу того дня перед Даней лежал ворох изрисованных листков. На этих рисунках паренек мучил женщину без лица, растягивая ее тело на дыбе, завязывая его узлами, терзая десятком диких способов. Когда он сталкивался с тем, что не представляет себе, как выглядит растянутое до предела женское междуножье, надетая на толстую резиновую палку попа или перетянутые веревкой сиськи - к его услугам был весь интернет. Обилие плоти вывалилось на Даньку во всем своем бесстыдном месиве, но совсем не увлекло его - там ведь не было ее, женщины из его сна. И там не было его - с огненным прутом в руках.
Осторожные расспросы приятелей-одноклассников выявили неутешительную картину - похоже, никому из них странные сны не снились, а их пробуждающийся интерес к женскому телу с лихвой удовлетворялся ресурсами порнхаба.
Поиск и в интернете тоже не дал ясного ответа на вопрос, что же с ним происходит. Ясно было одно - в Дане жило чудовище, которому нравилось истязать женское тело. Причем, это чудовище было абсолютно равнодушно ко всем женщинам на свете, кроме одной - той, что была привязана к потолку в его сне, той, что корчилась то ли от боли, то ли от вожделения на его рисунках.
Постепенно Даня стал рисовать медленнее, тратил на каждый из рисунков больше времени, тщательно прорабатывая каждую деталь и доводя до совершенства композицию. Он экспериментировал, рисовал одни и те же сцены с разных ракурсов, делал серии рисунков на один сюжет, создавая своеобразные комиксы, пробовал рисовать в разных манерах, подсмотренных в интернете у профессиональных художников. Неизменным оставалось лишь одно - у женщины не было лица.
( (Д.:
На самом деле лицо я ей рисовал. Совсем без лица было скучно рисовать - ведь иначе на рисунке никак не передать, что ей, например, больно, или что она кричит, плачет и все такое. Просто это были не ее лица. То есть, я все время хотел нарисовать ее лицо, а получалось наоборот. Ну, я не знаю, как это объяснить. И еще. Прут не обязательно был именно раскаленный. Я, например, не хотел ее убивать. Мне вообще-то хотелось, чтобы ей было больно, по-настоящему больно, но чтобы ей как бы и хотелось, чтобы я делал ей больно. Вот.
А в остальном вроде все так и было.) )
Все переменилось, когда однажды, пробегая мимо, ему через плечо заглянула Верочка и спросила:
- Ой, Даня, а ты зачем маму мучаешь?
Даня аж поперхнулся, потрясенный, а Верочка, обдав его густым конфетным духом, продолжила:
- : только у нее сосочные кружки на сисях поменьше... - сестра ткнула пальчиком в нарисованные Даней сочные дыньки. - Я в раздевалке на фитнесе сама видела: вот!
