Теплая сухая ладонь скользнула под блузку и огладила зудящую Варварину грудь. Где-то на краю сознания запиликала сирена, призывая протестовать ("Откуда!? Откуда она знает про Валю!?") , требуя оттолкнуть раздевающие ее руки, но Варвара только задышала тяжело ("Да какая теперь-то разница...") , и отвернулась, как бы снимая с себя ответственность за происходящее.
- А как сюда устроился, все меня донимал - хочу, мол Варвару Ивановну выебать. - теплые ладони нежно, но настойчиво подталкивали Варвару, и она, отдавшись им, откинулась спиной на столешницу, чувствуя как ее ноги подхватывают под коленки и поднимают вверх. - А я ему говорю, да кто ж не хочет-то, дурачок, да Варварочка-то наша Ивановна не по мужской части, она же ангелица у нас.
Колотящаяся от вожделения ангелица уже мяла себе груди дрожащими пальцами, из последних сил пытаясь унять рвущийся наружу стон, и позорно крутила задницей, пытаясь помочь Веронике Матвеевне побыстрее стянуть с себя труселя. "Господи, стыдоба-то какая!" - весело ужасалась она. - "Стыдобушка!"
- Вот, какая у нас мохнаточка-то! Ну, прямо княгинюшка! - подсюсюкивала старая развратница, беззастенчиво ощупывая кошку. - Мокрощелочка ты наша, ммы-х, вкусняшечка:
Упругий язык и мягкие губы делали с кошкой что-тот такое, чему не было названия. Варваре Ивановне казалось, что все нервные окончания ее кожи щекочет специальная шерстяная щеточка. Острая маета пульсировало тяжелыми волнами, рождаясь где-то в районе копчика, прокатываясь сквозь трепещущие внутренности и отражаясь от горящей изнутри кожи. Тело Варвары Ивановны не стонало - выло, не в силах определить, это такая боль или такое блаженство. Все сравнения теряли смысл, когда ему, телу, подвешенному над пропастью оргазма, все не давали и не давали сорваться в него.
Агонизирующее тело просто вытолкнуло из себя сознание Варвары Ивановны, и то, укутанное какой-то полупрозрачной, зыбкой пеленой, отрешенно наблюдало со стороны за происходящим: вот между ее широко раскинутыми ляжками энергично двигается голова Вероники Матвеевны, большие пальцы ее рук с усилием растягивают кошкины губы, да так широко, что кажется кошка сейчас просто порвется; вот Саша стоит, скрючившись, сбоку, гоняет в кулаке длинный писюн и стеклянным взглядом смотрит на Варварины конвульсии; а вот уже он, закинув подол теткиной юбки ей на спину, остервенело заталкивает гнущийся под его усилиями мокрый отросток между обильных женских ягодиц; вот откуда-то сбоку ртутным шариком выкатывается поблескивая бритым лобком Валя, проворно взбирается на стол и беззастенчиво усаживается на мокрое от слез Варварино лицо, по-хозяйски упираясь ладонями в ее груди. Валя остро пахнет мылом и сексом, вязко размазываясь по ее губам, подбородку, носу, лбу, а Варвара только бессильно глотает воздух между сериями беспорядочных скользких фрикций.
***
- Ну, девочки: - выдохнула развалившаяся на диване Валя. -: и мальчики: раз уж так все вышло: то с этим определенно надо что-то делать.
Вероника Матвеевна сидела на краешке стула и виновато помалкивала, пряча глаза, обрамленные потеками туши. На другом стуле развалился Саша, меланхолично перебирая пальцами опавший липкий писюн.
Варвара Ивановна села на столе, стыдливо прикрывая рукой грудь, и спустила вниз ноги.
- Нет, правда же, - настойчиво вещала Валя. - Это же просто небезопасно! Это еще хорошо, что посетителей не было, а если б кто-то пришел? Я-то ваши визги от самого подвала услышала.
- Ага, и тут же присоединилась! - саркастически прокомментировала Варвара, хромая на затекших ногах к выгородке с умывальником
- А что, я что ли рыжая? - притворно возмутилась Валя. - Вам, значит, можно, а мне запрещено?
- Ага, запретишь тебе: - лицо у Варвары Ивановны еще горело после близкого контакта в Валиной промежностью и кожу слегка стягивало ее подсыхающим выделениями.
- Нет, ну правда! Я же серьезно, девочки: Ясно же, что мы теперь не сможем... сдерживаться.
- Мы с Сашком - так уж точно не сможем, - робко, но при этом жеманно, отозвалась Вероника Матвеевна. - Варварочка-то Ивановна уж очень соблазнительная для нас. Раньше-то мы друг дружку кое-как выручали, а как ангелица-то наша нам дала, так теперь все: по другому никак.
