Савва покорно уселся на лавку, а мама принялась сноровисто охаживать его душистым веником. Но краем глаза он нет-нет, да наблюдал, за ней. Она быстро раскраснелась, пот тонкими каплями выступил на лбу и плечах. .

Парилка была узкой, и двоим-то с трудом развернуться, сидя на лавке, вон руку протяни и не разгибая уже упрёшься ладонью в деревянную стену. Груди матери, полные и тяжёлые, были прямо перед его лицом. Савва никак не мог оторвать от них глаз, наблюдая, как они упруго колышутся, пока мама трудится над ним с веником. Тонкая ткань быстро намокла, всё теснее облегая мягкие полушария. И скоро он уже отчётливо различал большие соски своей матери, ясно выступающие сквозь намокшую ткань. Это было изрядно дерзко и непристойно пялиться из под тишка на титьти родной матери... Но Савва ничего с собой поделать не мог, его глаза упорно возвращались к груди матери.

Мама откинула со лба мокрую прядь волос, громко выдохнула и сказала:

- Уф... Жарко... Вставай, добрый молодец... - она склонилась на корточки и потянулась за губкой и мягким хвойным варенным настоем в кадке под лавкой.

Савва ласково погладил её по намокшим волосам:

- Спасибо, мама... Я боялся, что заругаешь. .

Она взглянула на него снизу вверх с шутливой укоризной:

- Ох, и заругала бы! Да, ведь нельзя теперь... Взрослый муж и воин ты у нас теперь, - она вздохнула, - вернёшься с похода будем тебе жену искать. Отец вроде уже сговорился насчёт невесты со своим хорошим знакомцем в Олениче... Готовься после похода к смотринам. .

Савва как-то пропустил её слова мимо ушей, с каким-то нездоровым вожделением любуясь стройным изгибом её немного полноватых, но ещё так по - девичьи стройных и красивых обнажённых ног. Подавшись смутному неясному чувству он протянул руку и мягко провёл ладонью по хрупким плечам мамы, щекоча пальцами нежную бархатистую смуглую кожу. Мама в ответ только подёрнула плечами:

- Ну, что ты... Щекотно же. .

Он выпрямился в полный рост, едва не касаясь головой низкого потолка, на полголовы выше своей матери и та принялась пушистой губкой медленно втирать в его плечи и грудь еловый настой.

- Ишь ты... Возмужал прям на глазах... - прошептала мама, - мышцы, как из железа литые... Знатно и весомо.

В её голосе явно сквозили горделивые нотки.

Она стояла в узком пространстве бани едва не вплотную к нему. И от этой близости к её телу, дурманящего его голову её аромата, у Саввы приятно сосало под ложечкой, а пах наливался непонятной пульсирующей теплотой, мягкими волнами разливающимися по всему телу.

Он заметил, как лицо матери вдруг залилось жарким румянцем. Она покачала головой:

- Ну, уж совсем мужем стал... Нет, больше мыть тебя не буду. .

И только тут, сам Савва заметил, что его мужская доблесть давно уже ожила и теперь наливаясь кровью, стремительно восстаёт, разбухая до богатырских размеров и изгибаясь хазарским ятаганом.

В голове приятно шумело, и вовсе уже не от выпитого. И вдруг, с каким-то пьянящим душу задором и с другим пылким и страстным, неизведанным им ещё чувством, он впервые в жизни взглянул на мать, но не как на мать... А как на красивую сдобную пригожую бабу... И это ощущение неожиданно настолько пришлось ему по нраву, что Савва, поддаваясь неясному томлению в груди, даже не попытался скрыть от матери столь явное и непристойное свидетельство своих греховных терзаний, поглядывая на мать насмешливым взором, словно, бросая ей вызов.

Мама уловив его взгляд, как-то фыркнула, сделала смешливо-страшные глаза, укоризненно покачала головой, но не сказала ни слова и от чего-то не сбежала из парной, как думал он. Сделав невозмутимое лицо, она молча растирала тело сына губкой, ничем более не обращая своего внимания на его возбуждение.

Но было совершенно невозможно не обращать на вздыбленное достоинство Саввы внимания. Пока мать мыла сына в узком и маленьком проходе между лавкой и стеной, поворачивая Савву к себе то одним боком, то другим, его разбухший ятаган то и дело нечаянно задевал то мамину ножку, то бедро или упирался ей в живот.

Савве только всякий раз казалось, что по лицу матери проскальзывает то ли сожаление, то ли досада. Но одно точно, возбуждённое достоинство сына не доставляло ей никакой ни радости, ни гордости.

Когда в очередной раз, полуобернувшись к нему спиной, мама с грацией лани, потянулась с ковшиком к печи, чтобы ещё раз плеснуть воды на угли, что-то будто взорвалось в его голове. Он и сам не мог сказать, что толкнуло его на этот крайне постыдный и дикий шаг. .

Но совершенно сумасшедшая и дикая по своей простоте мысль буквально осенила его:

"Эко, дело, что мамка... Что ж теперь и пощупать её нельзя?"

И сама эта мысль опьянила разом похлеще всякого хмельного кваса. Вот так смотреть на свою мать... Совсем, как не на мать. .

Мама вздрогнула всем телом, когда его широкие ладони легли на её маленькие плечи. Нет, он и раньше касался, конечно, матери, но всякий раз с должным почтением и уважением отпрыска к своей родительнице. Но в этот раз слишком уж по-хозяйкси и требовательно, наверное, его ладони сжали её плечи. Мама так и замерла на месте, как-то разом напряглась, словно, струна, мелко дрожа всем телом и затаив дыхание, видать, предчувствуя что-то недоброе исходившее от этого прикосновения.