Засыпал я с трудом, в доме было жарко как никак, конец мая на улице, а мы протопили печь, пытаясь выкурить мышиный запах. И это нам удалось, мышиединой и затхлостью в доме больше не пахло. На смену этим мерзким запахам, которые царили в доме родителей мужа тёти Оксаны долгие годы в отсутствие в доме людей. Пришёл другой запах, волшебный, внеземной запах красивой женщины.

Он витал в зале везде, запах дешёвых цветочных духов и женского тела. Мама любила духи, но мы жили бедно, и она покупала в магазине недорогую цветочную туалетную воду. И сейчас из закутка, где спала атаманша Мариша, шёл слабый аромат цветочных духов, смешанный с запахом парного молока, горькой полыни и пирожков с капустой. Мама пахла необычайно вкусно, и ни одна женщина в мире с ней не сравниться. Даже тётя Оксана, моя любовь с верхнего этажа. Соседка пахла сексом, грубым, возбуждающим и развратным запахом. Но в ней не было и капли нежности, которая была у нашей с Витьком матери.

- Костя, сынок, проснись, проводи меня в туалет... - услышал я сквозь сон голос матери.

Мама стояла возле дивана в белой ночной рубашке и легонько тормошила меня за плечо. Я спал с краю, а Витёк возле стены и храпел молодым и здоровым храпом, ворочаясь во сне. Хорошо, диван-кровать был большим и нам вдвоем на нем с лихвой хватало места.

- Я в туалет сильно хочу. А одна боюсь на улицу выходить. Проводи меня, Костя... - тихо говорила мне мама, чтобы не разбудить брата.

Но того, наверное, из пушки не разбудишь. Витёк любил поспать, в армии он этим два года только и занимался. Брат служил на Урале, под Нижним - Тагилом, в небольшой части в хоз взводе. Где, по его словам, только и делал, что ел от пуза и спал как сурок, приближая дембель.

- Встаю, мам, встаю... - ответил я матери, поднимаясь с дивана в одних трусах. У меня был обычный спросонья стояк, который здорово оттопыривал трусы, но мать его не видела по причине полной темноты в доме.

Лампу мы полностью потушили из соображения безопасности и экономии керосина, и сейчас в доме было темно. Только силуэт ночной рубашки мамы виднелся белым пятном в этой темноте.

- Проводи меня, сынок, я писать сильно хочу... - мама щелкнула зажигалкой, освещая на секунду пол, чтобы я нашёл тапки, взяла меня за руку и мы пошли с ней на выход к двери зала.

В доме было три двери, одна на терраске, вторая дверь, которая вела с террасы на кухню и третья в зале, где мы спали. Все три двери были закрыты на старинные кованые крючки, которые я, идя с мамой, с трудом открывал.

- Стой рядом, сынок, я даже писать боюсь одна в этой глуши.: - попросила меня мама, когда мы с ней вышли на улицу и отошли от дома всего на пару метров.

Темень стояла жуткая, на небе не было видно ни звёзд, ни луны, и только очертания зловеще тёмного леса виднелись вдали. И вокруг стояла пугающая, гнетущая тишина. Деревня с пустыми домами без людей и чёрный в ночи лес, все это наводило страх и тоску. Да уж, оружие нам бы точно не помешало. Думал я, вглядываясь в очертания леса, из которого исходила опасность, и держа любимую женщину за руку.

- Не отходи от меня. Мне страшно, Костя: - сказала мне мать, она подсвечивая под ноги зажигалкой, подошла к кусту сирени, растущему прямо во дворе дома, и как я понял, собралась присесть возле него, чтобы сходить в туалет по маленькому.

Я хотел было отойти от неё, дабы не стеснять женщину. Но Марина, не выпуская моей руки из своей ладони, присела рядом с кустом сирени, задрав рубашку, и я услышал в темноте, как зажурчала моча, вытекающая струей из маминой письки. Ссала мать недолго и вскоре встала, одергивая ночнушку.

- Если хочешь, то писай при мне, не стесняйся сынок: - сказала Марина, щелкая зажигалкой для того, чтобы прикурить сигарету, и в пламени зажигалки я увидел небольшую лужицу мочи, оставленную мамой под кустом сирени.

- А ты мужчина уже, сынок, или мальчик ещё...? - мягко спросила у меня мама, после того как я поссал, стоя рядом с ней под куст сирени и мы отошли к дому, где сели на ступеньки террасы и курили в темноте.

На улице было тепло, не смотря на ночь на дворе. Конец мая выдался необычайно теплым и даже ночью можно было ходить в одной рубашке и не мерзнуть.

- Стесняешься что ли, сынок? А днём, когда прижимал мать сзади, не стеснялся:? - Марина толкнула меня коленом и положила руку мне на трусы, но не на член, который стоял колом после совместного писа с ней.

А рядом, ближе к ноге и стала поглаживать мне ногу пальцами, то подойдя почти вплотную к члену, то отойдя от него опять к ноге. Мать или играла со мной, или не решалась взять сына рукой за член.

- Да мне просто интересно, глупенький. Он у тебя словно у хорошего мужика, вот и я спрашиваю...? - в темноте глаза Марины не были видны, но голос у матери стал хриплым.

Она опять пробежала пальцами у меня по трусам и приблизилась к моему стояку и даже давила подушечками пальцев на его основание, но не брала сам член в руку. Хотя мать его видела, когда я ссал, стоя рядом с ней. Марина щелкнула зажигалкой, прикуривая сигарету, но прикурив, не выключила ее и держала зажженной несколько секунд, светя мне под ноги.

Моей матери прекрасно было видно всё. Возможно, она хотела посмотреть, что выросло между ног у её младшего сына. Ведь мать чувствовала давление моего стояка на свои ягодицы, когда я прижался им к её жопе днём, пытаясь отобрать веник. Причём, светя зажигалкой мне под ноги, Марина сделала газ на полную, чтобы лучше было видно. И, наверное, судя по длинному синему пламени на конце зажигалки, выпустила его весь в стремлении увидеть член сына. Что было неосмотрительно с ее стороны, ведь газ для зажигалки в этом лесу взять негде было.

- У меня никогда не было девушки, мама. И я даже не целовался ни с кем... - ответил я матери, ложа ладонь на её пальцы, и попытался сам подвинуть их к члену, чтобы Марина наконец взялась за него хоть через трусы, а не ходила вокруг да около.

Но мать резко убрала свою руку с моих трусов и встала со ступенек террасы.

- Пошли в сад сходим, Костя? Там яблони цветут, а я обожаю их запах. - позвала меня мать, взяв за руку, подняла с лестницы и повела в сад, который был прямо за домом.

К этому времени на улице посветлело, луна, которая была за плотным слоем туч, вышла из за них и озарила окрестности бледным холодным светом. Что, на мой взгляд, стало ещё хуже. В темноте, по крайней мере, нас никто не видел со стороны, а сейчас мы стояли с мамой в саду, озаренные лунным светом.

- У нас тоже был сад там, в моём доме на Кубани. Я с мамой любила гулять по цветущему саду. Только мама больше абрикосы в саду сажала и виноград... - сказала Марина и заплакала.

Я знал, что наша мать с Витьком не с рождения в детдоме жила. Её туда сдали родственники после того, как её родители погибли в аварии. Марине тогда было пять лет, когда она в детдом попала.

- Не плачь, мама, не плачь, дорогая. У тебя есть я и Витька, и мы любим тебя: - сказал я матери и обнял эту красивую женщину, прижимаясь к её горячему телу, пытаясь языком слизать слезинки с её щёк.

- Я тоже вас люблю, вы одни у меня на свете из родных. - Но ты мне больше нравишся, Костя. Твой брат грубый, а ты ласковый, " тихоня"... - сказала мне мать, обвив руками мою шею и поцеловала меня в губы, в засос.

От прикосновения нежных маминых губ к моим губам у меня закружилась голова и перехватило дыхание. Марина была выше меня и Витька на пол головы и сосалась со мной, слегка наклонив голову.

- Марина, Мариночка, любимая: - шептал я матери ласковые слова, слизывая помаду с ее губ.

Я чувствовал её голые груди под тонкой ночной рубашкой и мне дико хотелось взять их в ладони и помять. Но я боялся, боялся рассердить мать и этим все испортить. Да и грубое лапанье грудей этой безумно красивой женщины сейчас было не к месту. Мать целовала меня нежно в губы, сосалась со мной, едва касаясь губами моих губ, и я отвечал ей тем же. Только мой член не хотел никакой нежности и грубо упирался маме в живот.

- Сынок, я замерзла, пошли в дом, милый... - позвала меня мама, и я пошёл с ней, с этой богиней с распущенными волнистыми волосами до плеч, в белой ночной рубашке по тропинке сада, освещаемой тусклыми лунным светом.

Мы зашли в дом, держась за руки, закрывая за собой двери на запоры. Как я и предполагал, Марина выпустила весь газ из зажигалки, когда прикуривала и старалась рассмотреть мой член. Мать пару раз чиркнула ею, пытаясь подстветить себе под ноги, чтобы не громыхать и не разбудить старшего сына. Но из её зажигалки сыпались лишь искры. Хорошо, что на окнах не было штор и луна, пробиваясь через стекла, освещала комнату неровным бледным светом. Брат спал, свернувшись, как ребёнок калачиком, подогнув ноги и скинув с себя одеяло. Марина подошла к дивану и накрыла Витька одеялом, заботливо его поправив на нем. И постояв немного возле постели старшего сына, видя, что тот крепко спит и не думает просыпаться, потянула меня за руку в свой закуток за печкой.

- Какой хорошенький. А у твоего брата тоже такой, как у тебя, Костя:? - спросила у меня мама, когда я зашел с ней за перегородку, где стояла ее кровать с шишечками.

Марина прижала меня к стенке, поцеловала в губы, в шею и, часто задышав, оттянула пальцами резинку трусов, быстро скользнув туда рукой. Мама обхватила мой член своей нежной тёплой ладонью, но не мяла и не щупала его. А просто держала в руке, и она у неё дрожала.

- Да.. да, да.. такой же: - ответил я матери, заикаясь от волнения и того, что сейчас происходит.

Родная мать в ночной рубашке, под которой у неё ничего не было из одежды. Стояла, прижав меня к стене, и держала рукой за член. От прикосновения теплой маминой ладони он вообще задеревенел и стал словно каменный. Моё состояние, конечно, было близкое к потери сознания. И если бы Марина не давила своим телом меня к стене, то я бы упал на пол от слабости ног. То, что у старшего брата такой же член, как и у меня, было правдой. Хотя Витёк на два года старше, члены у нас ним были одинаковые, у обоих хуи по девятнадцать с половиной сантиметров с крупными залупами на концах. И моей залупой сейчас занялись нежные мамины пальчики.