Маленькая ладонь матери сжала его плечо, пока Савва разинув рот от восторга и неожиданности, обнимал морду своего нового коня, не в силах поверить в такую родительскую щедрость.

- Первый поход - первый твой конь. Его зовут Атар... - тихо проговорила мама, - конечно, дорого вышло для наших доходов, но отец не пожалел. Всё сам хотел тебе подарить, но вишь, воевода Волчек сторожу велел выставить на Угорье, надобно там встретить сухопутный караван из Великого Новгорода.

Савка всё не мог поверить своему счастью. Конь был хорош. Настоящий боевой гнедой киевский жеребец. Для 18-летнего юнца это было пределом мечтаний. И эка отец разорился. Жили-то они совсем небогато. На жалование-то простого воина особо не разбежишься. А семья у них большая, мать и отпрысков четверо ртов. Крайних два похода на Смоленск, в которые ходил и отец, тоже вышли неудачными для Оленической дружины, не принесли никакой добычи, и отец из них оба раза возвратился ни с чем. Так что Савва вовсе и не ждал такого царского подарка.

И впрямь, ведь, даже во время всеобщего пира в Олениче в честь новоиспечённых воинов города, выдержавших трёхмесячные суровые испытания и истязания, на которые, конечно, приехал, из уже ставшего родной Вилютской Сторожи, и отец со всем семейством погулять и порадоваться со всеми и за своего сына. И отец ведь тогда и словом не обмолвился, что готовит ему такой бесценный дорогущий дар. Ох, обзавидуются товарищи в походе. В его первом походе...

Мама нежно погладила его по голове:

- Ступай, доложись воеводе, - в её голосе слышались горделивые нотки, - ты теперь воин! А я займусь твоими латами. .

Савва покосился на неё:

- Мам, да я сам. Там с кольчугой возни много, да и щит надраить надо.

Она встряхнула пушистыми чёрными волосами:

- Ну-ну, а то думаешь, мать-то отца ни разу в поход не провожала? Да уж сделаю всё получше тебя. Уважу. Жены ведь нет пока. А ну как и я сгожусь за жену. .

Эти последние слова как-то странно кольнули его в самое сердце. Он посмотрел в ясные глаза матери, с мягкой улыбкой взирающей на него, потянулся к ней и нежно обнял её, прижимая к себе её лёгкое хрупкое тело.

Савва всегда дивился матери. Вот ведь баба, ей-то уже больше 30 зим, четыре раза приносила отцу детей, а жизнь и молодость, так и бьёт в ней ключом. Маленькая лёгкая изящная, словно лебедь, смуглая вся, словно, половчанка, с раскосыми черноокими выразительными глазищами, в которые иной раз смотришь, как в омут. И с годами ведь, как многие бабы, совсем не огрузнела, не отяжелела, так глянешь мельком, всё по-прежнему, аки девица на выданье, только разве морщинки у глаз и груди с годами налились, как зрелые дыни.

Савва ласково провёл по её уже заметному аккуратному животику. Мамка сразу зарделась:

- По зиме рожать уже. Сердце говорит, что братик тебе будет.

Она мягко подтолкнула его к дверям конюшни:

- Ну, иди же, воевода ждать не должон. Да и народу покажись. Воин ведь уже как-никак, а не отрок.

Савва шёл мерным важным шагом по узким улочкам, горделиво выпячивая грудь с наколотым на рубаху золотым знаком - коловратом воина - оленича, чинно раскланиваясь с односельчанами, спешившими его поздравить и обнять.

Вилютская Сторожа оленические Старейшины повелели поставить, говорят, на этих холмах на берегу Велюти с полвека назад. Было-то здесь всего с полсотни домов тех воинов, что несли здесь службу постоянно, окружённых деревянным частоколом, дружинный детинец, воеводский посад, амбары, торговые склады да и всё.

Служба здесь была нехитрая. Приглядывать за сухопутными торговыми караванами, что шли через эти места, да за окрест лежащими мелкими селениями, платящими дань в Киевскую казну через оленических тиунов.

Жизнь здесь текла тихо и размеренно, редко нарушаемая какими-либо событиями.

Так что прошедших сначала три месяца в тяжких ратных испытаниях, воинская клятва на верность и три дня пира в Олениче, а потом ещё месяц в ратном учебном походе чуть ли не до стен Киева, в составе едва не всей оленичской дружины, где оленичи по обычаю снова склонили головы в присяге Великому князю Киева, были для Саввы самым знаменательным делом во всей его недолгой жизни.

А сегодня домой он вернулся только к полудню. И правду сказать, изрядно навеселе. Что ж тут попишешь, почитай чуть не в каждой избе был отрок кто, как и Савва, теперь имел право носить на груди оберег оленического воина и кому завтра поутру ждало отправиться в первый ратный поход.

Сёстры Лия и Мила, как все сёстры вредные и насмешливые, даже задразнили его во дворе, но мать так цыкнула на них, что обе тут же присмирели и юркнули в дом. Сама мать хоть и покачала головой, но ничего не сказала, даже ласково улыбнулась и потрепала по щеке. Кивнула на баню, иди, мол, надо хмель выпарить.

Баня по - обыкновению была жарко истоплена. То первое дело. Домашняя работа в доме вообще вся лежала на трёх отцовских холопах. Старая Агелая наводила порядок по дому, и так же всегда следила за баней. А ещё Марах и Десихор, оба из тьмутаракаских, у отца уже три лета робили. Были они тож в преклонных годах и возвращаться им было некуда, потому как почти всю жизнь свою провели они на невольничьих рынках. Отец бы и отпустил их давно, да те вовсе на волю не просились, - к тому же по оленическому обычаям, здесь к рабам плохо не относились, не били по напрасну, сытно кормили, даже сажали за общий стол с хозяевами, да и работой до упаду не загружали. Марах ухаживал за скотиной и конюшней, а Десихор на подручье, то по дрова, то на покос сена, то на рыбалку.

Сама мама в доме занималась только стряпнёй да детьми.

В бане Савва быстро разделся и через низкую дверь пролез в парную, сокрушаясь, что так себе позволил себя показать в первый же день, как вернулся в отчий дом. И в правду было весомомо стыдно перед матерью. Та очень не любила шутки с хмелем. И то ещё хорошо ещё, что он уже как-никак, а взрослый муж и воин, а то устроила так бы ему разнос по полной. Уж по строгости своей мама до наказаний всегда была легка на подъём.

Он замер от неожиданности, когда сзади скрипнула дверь. Подумал сначала, что может, младший, Егор, пожаловал, со старшим братом попариться. Но когда оглянулся, так и остолбенел. Сзади стояла мама, так же мягко улыбаясь ему. Но ещё более его поразил её вид. На ней только и было тонкое льняное купальное полотенце для бани, повязанное выше груди и опускавшееся едва - едва ниже бёдер.

Савва так и уставился на неё с открытым ртом. Мать уже не мылась с ним в бане, с той поры, как минуло ему зим 12, когда он начал проявлять интерес к девичьим прелестям.

Мама даже смущённо зарделась:

- Ну, что ты так уставился? - с насмешкой произнесла она, - или мать свою никогда не видел? Уж, думаю, не пристало витязю одному в бане-то... И спинку потереть некому. .

Теперь уже зарделся от смущения сам Савва. Потому, как понял, что стоит пред матерью совершенно обнажённым. Мама даже не удержался и захихикал, с усмешкой наблюдая, как он неловко поворачивается к ней то одним боком, то другим, дабы только спрятать от её глаз своё мужское естество.

В конце концов, стремясь пресечь эту возникшую неловкость между ними, она плеснула из ковшика еловой воды на угли и кивнула па полку:

- Садись-ка, давай, похлестаю тебя веником... А то до полудня так уж набраться успел.