Я нравился Олесе еще со средней школы. Нравился так, как мальчик обычно нравится девочке: по-ребячески, легко, непосредственно. Симпатия была взаимной: мы дружили, сидели за одной партой, ходили друг к другу на Дни рождения, переходили из класса в класс, и ничего в нашей дружбе не менялось. Так было до тех пор, пока нам обоим не пришла пора перед выпускным классом уехать на год в США по обмену. В нашей элитной гимназии была такая традиция: после десятого класса будущие выпускники уезжали за океан обмениваться студенческим опытом. Так что целый год я не виделся со своими одноклассниками, а об Олесе вспоминал только на ее День рождения и 8 марта, когда в приятельской манере поздравлял ее короткими сообщениями.
И вот год спустя мы, уже восемнадцатилетние, обросшие новыми впечатлениями и заморскими знаниями, перешли в последний, выпускной класс. Парни вытянулись и возмужали, девочки перешли в свой самый золотой возраст: все еще очень юные, но при этом уже полностью созревшие. Я не помню, когда я обратил внимание на то, что Олеся - уже не та Олеся, которую я помню. Возможно, лишь спустя несколько дней, когда первые впечатления от долгожданной встречи со школьными товарищами немного поутихли. По-моему, это случилось на уроке алгебры, когда я повернул голову к Олесе, чтобы попросить у нее листочек для черновика, и мой взгляд упал на ее вырез в блузке. В ту же секунду я понял, что дороги назад нет. Олесина грудь, налитая, стоячая, упругая, распирала блузку так, что последняя пуговица опасно натянулась. Олеся аккуратно писала в тетради, и ее грудь вздымалась в такт мерному сосредоточенному дыханию.
Кровь застучала в висках, я позабыл обо всем на свете, а невычисленная производная, казалось, обречена таковой навсегла остаться. Мой член затвердел в одну секунду, во рту пересохло, а я не мог оторвать взгляда от Олесиной великолепной груди. Большего всего в ту минуту я захотел прикоснуться к этим шарикам и сжать в руках. Как только эта мысль проскользнула в мозг, я почувствовал как распухли и заныли яйца, и тут же из колом стоящего члена вытекло несколько капель. Я так тяжело задышал, что Олеся с удивлением подняла на меня взгляд, и прошептала: "Что такое?"
"Ничего, Олеся", - с трудом произнес я. - "Дай листок для черновика."
Олеся немного смутилась: я очень редко называл ее по имени, пренебрежительно используя лишь ее фамилию или "эй, подруга". Ее щеки порозовели, они поправила очки, сползшие на кончик носа, и протянула мне листок. Я нарочито неуклюже потянулся на ним, и на одно мгновение мои пальцы коснулись ее руки выше локтя, а потом - вскользь - и упругого шарика груди. Этого мгновения было достаточно, чтобы мой взрывающийся от возбуждения член выделил еще немного смазки, и я почувствовал, как капли стекают по пульсирующему стволу. В паху ломило так, что было больно.
Олеся не могла не заметить этого мимолетное прикосновения к ее груди. Она покраснела еще больше, но я заметил, что ее губы слегка растянулись в довольной улыбке. Казалось, Олеся прекрасно поняла, что я сейчас чувствую, и в ее груди пышно расцвело долгожданное женское торжество: наконец-то она добилась от меня мужского внимания, как давно того желала. Она жаждала, чтобы я хотел ее, хотел ее тело, ее красивую грудь, ее точеные ножки, ее тугую попу, чтобы я сходил с ума от ее безупречной фигуры. И да, ее желание одномоменто исполнилось в тот самый момент.
После звонка, на перемене, я решил пройтись по коридору, чтобы хоть как-то успокоиться, но буря ниже пояса никак не утихала - я понимал, что мне необходимо слить кипящую в яйцах сперму, иначе я сделаю это прямо в брюки на следующем уроке. Я развернулся, и направился было к туалету, но тут меня окликнули:
"Подожди! Помоги мне с этим логарифмом, я не уверена, что у меня правильно получилось", - Олеся протягивала мне свою тетрадь. Я заметил, что последняя пуговичка, испытывавшая напряжение на уроке алгебры, расстегнута, и ее тугие полушария показываются из-за плотной ткани белой блузки.
Я молча взял тетрадь, уставился на логарифм, а Олеся обошла меня, спрятала руки за спину и заглянула через плечо, при этом коснувшись грудью моей руки. Так мы стояли несколько секунд, я вглядывался в написанное в тетради, от возбуждения не различая ни одной цифры, а мой член потек смазкой еще сильнее. Я почувствовал, что запросто могу сейчас кончить, но Олеся и не думала останавливать пытку своим телом. Видимо, это новое ощущение власти надо мной ей очень нравилось. Она заговорила, показала что-то в тетради, и в это время потерлась обоими шариками о мою руку выше локтя.
"Да, да, по-моему все правильно", - немного невпопад поддакивал я, полностью сосредоточившись лишь на том, что я чувствую ее плотные упругие груди прижатые ко мне. Если бы в тот момент в школьном коридоре вдруг не оказалось бы ни души, я бы в приступе абсолютно неконтролируемого желания сорвал бы с Олеси блузку и лифчик, чтобы наконец увидеть ее грудь полностью голой. Но увы, школа есть школа - народ в коридорах бегал и шумел, и я, используя всю силу волю, что ее осталась, наслаждался только тем, что Олеся мне позволяла.
Звонок. Олеся забрала у меня тетрадь, и очень неуклюже, нарочито неловким движением развернулась так, чтобы я, поворачиваясь по направлению к классной двери, задел стоящим членом ее упругую попу, обтянутую черной юбкой.
"Идешь?" - спросила она, обернувшись в дверях. Ее роскошное тело в проеме было освещено полуденным светом, блузка словно стала прозрачной, и я на секунду подумал о том, что такого превосходного тела, без единого изъяна, я не видел никогда в жизни: красивая налитая грудь стояла очень высоко и дерзко, ее красивая попа была ни большой, ни маленькой - эталонного размера, подтянутые ноги, изящные плечи и темные волосы, забранные в тугой пучок на затылке. Нет, положительно, такая красота - величайшая редкость.
"Я опоздаю на пять минут", - бросил я и пошел в туалет, стараясь не сорваться на бег. В кабинке я исступленно спустил брюки и взял в руку член: таким напряженным я его никогда не видел. Сизая головка раздулась, вены на стволе пульсировали кровью, член быть весь влажный от смазки, вытекшей за это время. Более того, он раздулся до личных рекордных размеров. Мне хватило всего несколько фрикций чтобы начать извергать сперму какими-то невероятными по силе толчками. Я почти согнулся пополам, но толчки не прекращались, и сперма все стреляла и стреляла в унитаз. Она вылетала из члена раз за разом, пока наконец толчки не прекратились, и последние тяжелые капли не полетели вниз. Я едва не упал, пока кончал, и длилось это очень долго и ярко. Все это время у меня перед глазами стояла Олесина грудь, и я представлял, как изливаюсь прямо на ее, покрывая этим безудержным потоком ее тело, ее грудь, заляпывая спермой ее аккуратные острые соски, и как она стекает по ее стоячим наливным шарам...
Во время оставшихся двух уроков ничего не произошло: скорее всего, Олеся прекрасно поняла, что на нее только что подрочили, слив огромное количество горячей спермы, и самодовольное выражение не сходило с ее лица. Единственное, что она сделала под конец дня, в раздевалке, словно ставя точку в новой диспозиции наших отношений: снова потерлась об меня упругой попой, старась попасть ложбинкой в член. Ей это не удалось, но мой член, конечно же, вновь затвердел.
"Черт", - подумал я: "Если Олеся продолжит таким образом дразниться своим телом, то она действительно сведет меня с ума. Нужно дать ей понять, что так продолжать больше невозможно".
И я не придумал ничего лучше, чем написать печатными буквами записку следующего содержания: "Я хочу тебя, Олеся!". Через пару дней, чтобы не вызывать совсем уже откровенных подозрений, я положил эту записку в карман ее куртки. Все эти дни я сознательно избегал прикосновений к Олесе, специально чтобы она списала тот прилив моего возбуждения на досадную случайность. Это была жестокая игра, и в первую очередь для меня, поскольку Олеся и не думала одеваться скромнее. Но я терпел из последних сил. И только когда на очередном уроке Олеся коротко взглянула на меня c укоризной (ведь я совсем не интересовался ее вырезом в новой блузке), я понял что время пришло, и во время большой перемены записка оказалась в кармане ее осенней куртки.
Я не знал, что будет дальше, но я и преположить не мог, что Олеся - кроткая, нежная, скромная Олеся, которая еще даже не полностью осознала, насколько он сексуальна и желанна, - сделает шаг первой. Смс-ка, которая пришла мне через несколько часов после школьной смены была такой:
"Я тоже хочу тебя..."
Дальше наша переписка развивалась следующим образом:
"Олеся, ты себе не представляешь, как же сильно я хочу тебя! Я так изнемогаю от желания к тебе, что не могу спать!"
"Да, я чувствовала это, я знала, что ты хочешь меня..."
"Ты меня с ума сводила своим телом все это время!"
"Я все думала, когда ты скажешь мне... Я ведь видела как ты был напряжен там... Скажи, ты на меня кончал, милый?"
"В понедельник я спустил на тебя наверное целый литр спермы, я не мог представить, что во мне может быть ее столько. Но ты так меня возбудила, что это оказалось возможно."
"Ооо... Как же я хотела бы почувствовать твой напор своим телом! Если бы я сейчас стояла рядом с тобой, то куда бы ты хотел кончить больше всего?"
