Физрук выпил еще одну рюмку.
- Короче, у меня ноги к полу приросли. Она подходит, долго смотрит мне прямо в глаза, словно гипнотизирует, потом молча опускается на колени, руками начинает стягивать штаны, а глазками своими голубенькими, невинными-невинными, снизу вверх смотрит прямо на меня... Тут меня словно кто-то по плечу хлопнул: "Эй, старик, очнись!". Я в себя пришел, вспомнил, кто я и зачем я здесь... Я ее, как мог ласково, взял за руки, поднял и говорю (а в горле пересохло) : "Все, урок физкультуры закончен". Она словно бы этого только и ждала - развернулась и быстро ушла в другую дверь. Я стою, голова кружится, по лицу пот потоками, колени дрожат. И тут из той же двери появляется... кто бы вы думали... Надежда наша Георгиевна! Идет походкой размашистой, легкой, летящей, юбка так и развевается, на лице улыбка аж до ушей!"Отлично, говорит, Егор Анатольевич, вы прошли испытание, поздравляю! И за это вам полагается награда". А я маленько очумел, говорю: "Какая еще награда?".
Она говорит: "Что вам сейчас больше всего не хватает?", а сама прямо аж лучится. Я говорю "Душ принять". Хотел добавить: "... а потом бабу", но промолчал. Она, видно, этого и ждала: "Прошу". И пока я шел за ней гусиным шагом, она как ни в чем не бывало объясняла: "К сожалению, я не могу сейчас вам сказать, что вы приняты на работу, потому что остался еще один кандидат. Но у вас хорошие шансы. Зато свою награду вы уже в любом случае получите". А когда я шел через второй выход к душу, там сидела моя девочка и еще одна, ничуть не хуже, только моя была высокой блондинкой, а вторая - миниатюрная такая брюнетка. Блондинка мне улыбнулась как старому приятелю, а Сергиевская брюнетке говорит: "Твой последний", и та пошла дверь открывать. Они, похоже, менялись через одну.
Физрук сделал еще один перерыв в рассказе. Женщины уже не смеялись, а Лиза так прямо навострила уши.
- Но это еще не все. Я стою под душем, моюсь, вдруг слышу - заходит кто-то. Смотрю - Сергиевская! Заходит и начинает неторопливо так раздеваться. Подумал - может, ошиблась, да какое там! Сама ведь пять минут назад меня сюда привела! Да и шум воды слышен. Короче, я уже ничего не понимаю, но смотрю во все глаза: ведь она без пяти минут моя начальница, а кто из нас не хочет свою начальницу голой увидеть! Да еще такую! Она и сейчас - глаз не оторвать, а тогда еще лучше была, моложе!
Она меж тем разделась, медленно и показательно, как в стриптизе, спокойно проходит, становится прямо напротив меня и начинает мыться. А я на взводе, готов трахать хоть водопроводную трубу, лишь бы дырка была, а тут такая красотища - у меня опять стоит как лом! Тут она неторопливо намыливаясь, как будто все нормальные мужики так и моются, в одном душе с бабами, спокойно начинает говорить: мол, пятый кандидат провалился, так что еще раз поздравляю, вы теперь учитель физкультуры лицея номер четыре. Спасибо, говорю. Она: "Ну, а сейчас - обещанная награда". Выключает воду, подходит ко мне и... опускается на колени... Знаете, девчонки, я, конечно, понимаю, сравнивать невежливо, но такого бесподобного минета мне за всю жизнь никто не делал! Сначала душ поливал меня, потом я к стенке прислонился, душ лил на нее, потом я душ выключил, а она не останавливается. Потом посмотрела в глаза, говорит: "Продолжим?". Я киваю. Мы прошли в раздевалку, а там банкетка, ну вы знаете...
- Я не знаю, но представляю, - сказала Лиза.
- Ну так вот, там банкетка. Я сел, она опять сосет. Потом я лег, а она решила, что подготовила меня хорошо, и понеслась! Целый час я напряжение сбрасывал! Одним словом, я кончил трижды, она дважды. И потом, когда спустя день или два она уже непосредственно меня принимала на работу, сказала: "Вот с нашими учительницами поступайте так же, как со мной, то есть ни в чем себе и, главное им, не отказывайте. А вот с ученицами - так же, как с той девочкой, то есть что бы они ни делали, что бы ни показывали, как бы ни соблазняли, вы - скала, статуя, евнух".
- А кто были эти две девочки?
- Не знаю. Ни до, ни после их не видел. Точно не из лицея.
***
Мелькнувшая во время поцелуя мысль, что Егор - мужчина ее мечты, укрепилась во время его изнурительного секса с двумя опытными женщинами, и он выдержал это с изумительным мастерством и стойкостью. Однако теперь эта мысль увядала на глазах. Егор - всего лишь жиголо, назначенный сожитель всех учительниц, компенсатор их проблем, созданных неопытными слабыми школьниками, оплачиваемый лекарь их душевных и телесных, но лишь любовных, ран. Учительницы - бойцы на передовой суровой войны за процветание юношества, за развитие его талантов, за воспитание смены и проч. , а он, Егор - вспомогательный, обслуживающий персонал, типа ординарца, радиста или писаря. Нет, Егора в этом качестве Лиза могла воспринимать лишь как любовника, но не как друга или спутника. А он только на любовника и претендовал.
К тому же, как выяснилось чуть позже, Егор был типичным физруком - необразованным, недалеким, туповатым. Влюбленным в собственное накачанное тело, в здоровый образ жизни и в свою потенцию. Да, он мог поддержать незатейливый разговор, пошутить, рассказать байку. Но как только разговор выходил чуть-чуть в более абстрактную плоскость, Егор был способен только слушать, хлопая глазами. Своего избранника Лиза видела все же человеком, прочитавшим за жизнь хоть что-то, кроме букваря.
Что же касается Светы, то она была такой, какой и казалась: простой, доброй, домашней, но при этом весьма умной, хитрой и понимающей. Для некоторых школьников она, безусловно, была крайне привлекательна: увесистые плотные груди, полные страстные губы, рельефные тяжелые ягодицы. Но вот Лиза, не имеющая столь богатых форм, как оказалось, предпочитает не только мужчин, но и женщин спортивного телосложения. Не то что Света была ей неприятна - нет! - но и той тяги, как изящная химичка, не вызывала.
***
Илья Староверов, вслед за Ашмариным и Рогером, был третьим подопечным Лизы на этот учебный год. И, в отличие от двух предыдущих, этот оказался на первых порах самым крепким орешком. Он был очень способным, даже, пожалуй, способнее любого из класса, но, как это часто бывает, не желал делать больше необходимого. Он получал дежурные пятерки (редкие четверки воспринимал так, как другие воспринимают двойки) , к менее талантливым одноклассникам относился с презрением, из-за чего ни с кем не дружил и вообще держался особняком.
Лиза сначала пыталась расшевелить его, но он смотрел на нее как на училку, а не как на женщину. Точнее, он вообще на нее никак не смотрел: разговаривая с ней, он утыкал взгляд в пол, или в ее плечо, или вообще осматривался по сторонам. Когда на уроке Лиза ловила его взгляд, он был направлен на доску, в окно, в потолок: куда угодно, но не на нее, как взгляды других школьников. Илья не хамил, как Рогер, напротив, был подчеркнуто вежлив, но, возможно, именно поэтому, Лиза чувствовала его если не неприязнь к себе, то равнодушие.
Однажды она попросила его остаться после урока, и изложила свое мнение о нем: зазнался, почил на лаврах, потерял стимул. Илья слушал ее вполуха.
- Ты куда собираешься поступать?
- Еще не решил. В технический.
- Ты знаешь, что там профилирующие предметы - математика и физика?
- У меня пятерки.
- Я знаю. Но этого может не хватить.
- Хватит.
- Через неделю - городская олимпиада. Не хочешь поучаствовать?
- Нет.
Вскоре Лиза закончила этот бессмысленный разговор. Размышляя, она поняла, что ее одинаково бесит равнодушие Ильи к математике как к предмету и к ней как к женщине. Если верить Сергиевской, то эти два чувства не просто взаимосвязаны, они - идентичны. Разговаривая с Ильей в пустом классе, Лиза с трудом сдерживалась, чтобы показательно не закинуть ногу на ногу, или расстегнуть две пуговицы блузки. Нет, так резко начинать было нельзя. Нужна была тонкая игра.
"В конце концов - у меня педагогический институт с отличием или кулинарный техникум?! Что я, какого-то сопливого вундеркинда не зацеплю?", - вдруг подумала она. Стоило попробовать: она ничего не теряла.
Илья сидел в среднем ряду, на четвертой парте, рядом с ближним к ее столу проходом. Однажды Лиза переставила тумбочку, которая обычно стояла у окна, с внутренней стороны от стола, снаружи. За счет этого с парты Староверова можно было видеть пространство под учительским столом. После чего она поняла, что без посторонней помощи не обойтись.
Она зашла к директрисе. Надежда сначала внимательно выслушала ее исповедь о попытках привлечь внимание ученика. Она задала ряд вопросов типа "Вы так пробовали? А вот так?", после чего вздохнула:
- Бывает и такое. Иногда даже для меня душа подростка - потемки. В узел завязываешься, а он - ноль внимания. На моих уроках этот Староверов уныл и безлик - твердая четверка, при этом ни слова лишнего. Память хорошая, зубрит, строчит как пулемет, но без чувства, без понимания... То, что он не видит в вас женщину, может объясняться сотней причин. Самые простые - он голубой. Или у него есть ну очень ревнивая девушка. Или его в детстве унижала рыжеволосая женщина, и с тех пор он испытывает неприязнь к женщинам с этим цветом волос. И так далее.
- Надежда Георгиевна... У меня к вам еще одна просьба. Не могли бы вы зайти в мой кабинет, когда освободитесь?
- Здесь этот вопрос решить нельзя?
- В том-то и дело.
- Ладно, зайду.
Лиза ждала директрису, проверяя тетрадки. Сергиевская заглянула часа через два.
- Вы не могли бы сесть вот сюда? - спросила Лиза.
- Кажется, я поняла, - улыбнулась Надежда, - Сами придумали?
Лиза смущенно кивнула.
