... Не смотря на свои сорок с лишним лет, китайский император спал очень-очень сладко словно ребёнок. С большим удовольствием проглотив подступившую слюнку, он нежно почесался затылком по гладкой шёлковой подушке, холёные щёки цвета сгущённого молока стали пухлыми комочками от радостной улыбки утреннего сновиденья, а закрытые веки чуть дёрнулись и замерли.
Император спал в широкой постели, обнимая руками ещё две подушки и прижимая к своим бокам.
По углам кровати поднимались вверх резные столбы из красного дерева, державшие над ложем императора лёгкий полог из бамбука, окаймлённого золотой бахромой. Середину полога украшала змея из такого же красного дерева и ревностно охраняла сон императора, высунув изумрудное жало.
Потолок спальни был усыпан драгоценными камнями, и на длинных витых косичках свисало множество круглых китайских фонарей на разных уровнях.
По стенам комнаты тянулись разноцветные узоры из тростниковых крашеных нитей.
Рядом с окном, завешанным чёрным тюлем, возвышалось огромное зеркало в золотой раме, и стояло два бархатных топчана.
У входной двери, прыгая на месте словно маленький мячик, дребезжала тонким и еле слышным лаем крохотная собачонка, стараясь разбудить хозяина.
Но хозяин-император невозмутимо продолжал свой сон.
Дверь спальни резко приоткрылась, и нарушитель спокойствия быстро отскочил на середину комнаты.
На шикарный ковёр императорских покоев бесшумно ступили две голые мужские ступни. Сюда тихо скользнул высокий слуга-китаец в красном кимоно, он был худым поджарым и гораздо старше императора, его чёрные волосы с редкой сединой свисали назад длинным заплетённым хвостом. Слуга грозно потрепал пальцем в сторону собачонки, строго вытянул губы хоботом слоника, а потом протянул ей что-то съестное.
Собачонка разом притихла, повела носом, принюхалась и подлетела к двери, а слуга мигом нагнулся, схватил проказницу под брюшко, поднял к себе, дал ей вкусную приманку и вышел вон...
В утреннем саду среди изумрудной зелени и дикого буйства цветущих растений десяток сгорбленных фигур дворцовой прислуги собирали с лепестков и травинок чистую росу, согнувшись к земле и молчаливо продвигаясь вперёд с пиалами в руках.
Осторожно пригнув лепесток лотоса, девушка скатила с него прозрачную каплю.
Мягко опустив цветок орхидеи, молодой парнишка бережно отправил в пиалу два блеснувших шарика, чуть дёрнувших поверхность драгоценной влаги.
Позади согнувшихся спин шагал внимательный СМОТРЯЩИЙ, он держал большой кувшин белого цвета с высокой крышкой, похожей на императорский головной убор. По обе стороны СМОТРЯЩЕГО шла верная охрана с толстыми дубинками бамбука в крепких руках.
Одна из девушек, медленно приподнявшись и держа в ладошках полную пиалу, затаила дыханье и замерла.
СМОРТЯЩИЙ заметил и направился к ней, открывая крышку кувшина. Стараясь не пролить ни одной капли, она умело опрокинула пиалу и плеснула росу в кувшин, потом снова нагнулась к земле, продолжая нелёгкий труд.
И вдруг зоркий глаз блюстителя порядка увидел неладное.
Один из юных слуг пытался схитрить: из маленькой глубокой лужи, которая спряталась под листьями лотоса, он аккуратно зачерпнул чистый верх, и получилась готовая пиала. Слуга встал, желая отдать свою порцию, но к нему уже вмиг подлетела охрана и начала избивать.
Пиала упала из рук несчастного, сам он вскрикнул от боли, плюхнулся навзничь, а мощные дубинки колотили парня по ногам, рукам, спине и ниже спины...
Я увлечённо стучал по клавишам компьютера, буквы скакали и собирали мои мысли на белой странице монитора в яркие, звучные предложения, а губы без устали шептали: "... мощные дубинки колотили парня по ногам, рукам, спине, и ниже спины...".
Дверь комнаты резко распахнулась, и в проёме - как в раме огромной картины - замерла милая Оленька, обтянутая джинсами и лёгкой марлевой распашонкой, заманчиво открывавшей обворожительную грудь.
- Ты чего, писатель? Забыл что ли? - расстроенным голосом спросила она. - Нам же к десяти часам в ЗАГС!
- Всё, Оленька, всё: - ответил я, а сам никак не мог оторваться от писанины. - Два предложения, только два:
- Какие два?! Ни одного! - и она решительно шагнула ко мне. - Такой хороший день, идем подавать з а я в у как примерные люди! А он ещё не умылся, не выпил кофе! Костик, я тебе говорю!
А сама - хитрющая девчонка - нагнулась к монитору и с любопытством заглянула в него, но не тут-то было, я быстро выключил компьютер и встал со стула.
- Оленька, какую "заяву"? З а я в л е н и е. "Заява" , "малява" - блатной, тюремный жаргон. Как начинающий писатель и влюблённый не только в тебя, но и в русский язык, я хочу, чтобы его уважали, - и очень грозно потряс пальцем. - Мы идём подавать з а я в л е н и е.
- Ах ты противный! - и дала мне в лоб неслабый щелчок. - Своему блатному дружку Майклу бывшему однокласснику ты, однако, не делаешь замечания! Я же помню, как он сюда приезжал и как шпарил на своём тюремном языке - о-го-го, будь здоров!
- Во-первых, он отсидел пять лет, и делать ему замечания уже бесполезно, а во-вторых, мне было нужно от него всего несколько хлёстких специфических слов для героя моего прошлого рассказа, ты же знаешь.
- Ладно-ладно: "специфических" : считай, что оправдался!
- Конечно, - довольный ответил я. - А вот ты, пожалуйста, скажи так, как следует, ты же не Майкл.
- Хорошо-хорошо, скажу: мы идём подавать з а я в л е н и е, о котором Костик совсем забыл, утонув в своём романе!
- Перестань, Оленька: просто увлёкся, разогнался, заработался: - и я чмокнул её в губы, обняв за попку и прижав к себе.
- Пусти-пусти, противный! - закричала она и в шутку, и всерьёз. - Почему ты всегда выключаешь компьютер, когда я подхожу и хочу почитать?! - и плаксиво скривила рот. - Ты почему всё время прячешь от меня свой роман?!
- Оленька, читать ещё рано, я не закончил.
- Хотя бы название можешь сказать?!
- Нет.
- Понятно! Тогда вот что: даю семь минут на контрастный душ и чашку кофе!
Я засмеялся, хотел снова чмокнуть в губы, но был тут же остановлен:
- Куда-а-а?! Время пошло! - и Оленька властно показала на дверь.
Я покорно вышел, подняв руки.
Спортивный интерес моей девчонки был превыше всего, тем более что Оленька действительно - спортсменка. Оставшись одна, она мигом включила сетевой адаптер, нажала стартовую кнопку, и монитор начал светиться, готовясь к работе.
- Ну, давай-давай! - торопила она, наклонившись над ним. - Давай, дорогой ты мой!
Компьютер подумал и выдал окошко серого поля, над которым моргали слова:
ЧТОБЫ НАЧАТЬ РАБОТУ, ВВЕДИТЕ СВОЙ КОД!
- Ага-а-а! - поняла она. - Наш Костик заблокировался! Ладно, сейчас мы тебя... - и быстро застучала по клавишам, загнав в серое поле несколько точек, а потом кликнула "мышкой".
Однако компьютер выдал новую фразу:
ВЫ ЗАБЫЛИ СВОЙ КОД?
Недовольно надув щёки, она стёрла точки в сером поле, стала набирать другие, снова нажала "мышку" , но в ответ получила всё то же:
ВЫ ОПРЕДЕЛЁННО ЗАБЫЛИ СВОЙ КОД!
- Да пошёл ты... - огрызнулась Оленька, - а ну-ка, давай: год рождения Костика...
Пальцы неутомимой "взломщицы" застучали по клавишам, и серое поле заполнилось новыми точками.
Умный компьютер перестал издеваться и начал помогать:
ЧТОБЫ ВСПОМНИТЬ СВОЙ КОД, НАЖМИТЕ ОПЦИЮ "ПОМОЩЬ". В ТРЕТЬЕЙ ГРАФЕ ПОСТАВЬТЕ СВОЙ ЛОГИН, А В ЧЕТВЁРТОЙ ГРАФЕ ВВЕДИТЕ КОД ВАШЕЙ ЭЛЕКТРОННОЙ ПОЧТЫ.
- Ты обалдел?! - крикнула Оленька. - Ты мне сначала дай этот логин Костика и код его электронной почты, тогда я тебе ввиду... с большим удовольствием ввиду...
Она села на стул, задумалась и вскоре сообразила:
- А может: он поставил число моего дня рождения? . . - и набрала новую версию точек.
Но компьютер настойчиво повторил:
ЧТОБЫ ВСПОМНИТЬ СВОЙ КОД, НАЖМИТЕ ОПЦИЮ "ПОМОЩЬ".
- Ты надоел мне хуже горькой редьки!!!
А в этот момент я как раз распахнул дверь, стоя на пороге в застёгнутой куртке, и всё прекрасно услышал.
- Неужели? . . - растерянно сказал я, валяя дурачка. - А чего тогда в ЗАГС идём? . .
Оленька вскочила, вздёрнула тонкие бровки и как ребёнок заныла:
- Ты же старше меня, Костик... мне какие-то двадцать один, а тебе скоро двадцать шесть, а ведёшь себя как мальчишка... До твоей писанины просто не добраться: мне же интересно, а вдруг я чего подскажу...
- Я, между прочим, уложился вовремя и теперь жду тебя. А что касается писанины - полдела никому не показывают, вот так.
Я подошёл и выключил компьютер.
Она вдруг крепко обняла меня и теперь уже сама подставила губки.
- Как же я люблю тебя, мой жадный и противный писатель: - ласково прошептала Оленька, и большие карие глаза покрылись влажной блестящей поволокой, - всё забрал себе и ничего не хочет показать своей Оленьке: а я всё равно люблю... мой справедливый и умный:
Она была очень красивой, безумно стройной девушкой, как и подобает спортсменке по художественной гимнастике - не лицо, а картинка, не фигура, а классика.
Я нагнулся к её губам и жадно стал целовать, она самозабвенно ответила тем же, потом откинула голову, прикрыла мне губы ладошкой и хитро спросила.
- А ты постеснялся... до конца не сказал, да? . .
- Что?
- Ну как "что" - полдела дураку не показывают. А раньше, когда ты писал рассказы, показывал мне даже начало. Значит, тогда я была не дурой, а сейчас - полная крези, да?
- Ты моя любимая дурочка с Татарского переулочка. Мы, в конце-то концов, едем в ЗАГС или обойдёмся гражданским браком?
- Едем-едем! - заторопилась она и побежала в коридор, срывая с вешалки белую куртку. - Каким гражданским?! Хочу всё по-человечески! А дети пойдут, зачем им гражданские родители?!
Дверь соседней комнаты открылась, и в коридор шагнул отец. На нём висел халат, запачканный красками всех цветов, замусленный пятнами жирного масла и заляпанный белыми густыми подтёками застывшего гипса, он катал и мял в руках большой кусок серого пластилина. Отец был выше и здоровее меня, с чёрными длинными волосами до плеч.
