- Спасибо, император. Я буду стараться.
- Теперь слушай внимательно, - он повернул голову к наложнице, желая что-то сказать, и вдруг увидел, что пиала Май Цзе совсем нетронута.
Такое равнодушие к императорскому чаю вызвало со стороны Величайшей Особы немалое удивление.
Май Цзе поняла, опомнилась и быстро отхлебнула несколько глотков специально для него.
- Чудачка, - улыбнулся он, - ты не должна мне так ретиво показывать, будто действительно наслаждаешься утренней росой. Надо прочувствовать аромат этого бесценного бальзама и пить с истинным наслаждением. Кроме Ван Ши Нана, а сегодня и тебя никому не дозволено пробовать мой утренний чай, мой вкуснейший лечебный напиток, дающий ум и силы сАмого умного и сАмого сильного Будды АМИТАБХИ - Будды Бесконечной Жизни.
- Я поняла, император. Я пью и слушаю с ИСТИННЫМ наслаждением.
- Да нет же, Май Цзе, ты с наслаждением ПЕЙ, а вот СЛУШАЙ со вниманием.
- Извините, император, но я всегда думала, что наслаждение и внимание суть родственные слова.
Император на секунду задумался:
- Да? А что... может быть, может... А ты, я погляжу, не только озабочена плотью, но и умна мозгами.
- Стараюсь, император, - и Май Цзе выпила ещё четыре больших глотка.
- Молодец. И так, постарайся теперь вот в чём: оставь на время свои зарисовки исторической закладки дамбы и срочно займись рисунками личных встреч моего слуги Ван Ши Нана с моей наложницей Юй Цзе, то есть, с твоей младшей сестрой. Это не менее важно для нашей Империи, потому что жизнь в моём Дворце является для всей Империи образцом целомудрия и нравственности.
Май Цзе немного подумала и медленно проговорила:
- Я... не поняла...
- Чего тут не понять? - ответил он, словно речь шла о простейшем пустяке. - Тебе же сказали "личные встречи". А что такое личные встречи? Это есть встречи вдали от посторонних глаз, только наедине друг с другом: на пруду, в лодке, в парке, под кустом, в траве, в постели.
- А-а-а, - догадалась Май Цзе, - значит, следить за ними?
- Да, следить и рисовать. При этом для меня очень важным будет место, время и точность их действий. Чем скорей сделаешь, и чем больше будет этих разоблачительных рисунков, тем слаще и жарче будут мои императорские вознаграждения.
- Но как же можно следить за родной сестрой? . .
- Пусть твоя совесть останется чиста по отношению к сестре, и знай, что ты рисуешь исключительно похождения подлого Ван Ши Нана.
- Император, - взмолилась Май Цзе, - из рассказов сестры мне известно кое-что по этому поводу, позвольте Вам всё передать слово в слово, но следить и рисовать - избавьте меня, прошу Вас...
- Я не сомневаюсь, что тебе известны некоторые подробности. Между сестрами, как правило, нет секретов, две сеструшки - две болтушки. Ты мне непременно всё передашь, но только после принесённых рисунков. И запомни: от моих приказов никто и никогда не избавлялся, избавлялись некоторые от собственной жизни, не желая исполнять эти приказы, для такого случая у меня существует чудесный дворик пыток, не дворик, а просто сказка... ты разве не видела его? . .
Я только что закончил печатать, а губы по инерции прошептали:
- ... избавлялись некоторые от собственной жизни... - мне очень понравилась сочинённая фраза даже в отрыве от контекста, -... избавлялись некоторые от собственной жизни... некоторые... некоторые...
Передо мной стоял разложенный на столе походный ноутбук, лежало блюдце с тающими ледышками, дымился чай в большой алюминиевой кружке, и горела настольная лампа-грибок.
Взяв из блюдца кусочек льда и приложив к синяку под глазом, я сидел так некоторое время в глубоком раздумье в одной из комнат своей дачи около русской печки с приоткрытой дверцей, за которой словно патроны стреляли и трещали дрова, а красный огонь неуёмно бушевал и бушевал.
Вся история подлой измены моей жены: будущей жены: взвинтила мне нервы до окончательного предела, но я на удивление себе продолжал работать, каждый раз находя силы, потому что скоро сдавать роман. Порой я ловил себя на том, что моя незавидная житейская ситуация, обозляя меня, в какой-то степени помогала писать, собирала творческую фантазию в жёсткую систему мышления, шлифовала слова, оттачивала образы персонажей, рождала резкие зигзаги в их поступках и необычные повороты в сюжете. Порой я ловил себя на том, что всё сочинённое мной начинает отдалённо перекликаться с моим личным сюжетом, где драматично завязаны я, Ольга, отец и теперь уже Наталья.
Я встал со стула, плотно запахнул на себе потёртую безрукавку, покрепче затянул её ремнём, поднял повыше воротник толстой водолазки и решительно зашагал в здоровых деревенских валенках к выходу.
Я распахнул уличную дверь и огляделся, стоя на пороге террасы.
Серое мрачное утро глубокой осени совсем не радовало, голый участок моей дачи не радовал тоже - он был завален листьями, гнилыми сучьями деревьев, почерневшими кусками фанеры и распиленным горбылём от летнего строительства.
Напялив калоши на валенки, я ступил на крыльцо, спустился вниз и направился к своему гаражу по грязной и влажной дорожке, ровно выложенной кирпичом. Подойдя к длинной скамейке, которая тянулась под навесом вдоль гаража, я сел на неё, вынул из кармана мобильник и быстро набрал номер.
- Здравствуйте, Тамара Петровна, - начал я официально и скупо.
- Костик, ты?! - взволнованно спросил её голос.
- Да-да, я. Спешу сообщить, что вчера мне звонила Наталья, просила передать: срочно уехала к подруге на дачу, будет вам звонить, не волнуйтесь. У неё, правда, телефон немного барахлит, но всё равно дозвонится.
- Господи! А я-то приехала домой, гляжу - ни Наташи, ни записки, и время очень раннее, звоню на мобильник, а он недоступен! А что за дача такая, господи, что за подруга?! Наталья в жизни ни на чью дачу не ездила! И вообще как можно... - она стала сильно возмущаться и наезжать на мои уши.
- Секунду, Тамара Петровна, я ничего больше не знаю.
- Но как же так?! А где эта дача находится?!
- Не имею понятия. За что купил, за то и продаю, как говорится.
- Ой, спасибо, Костик, конечно спасибо! Значит, будет звонить?!
- Будет.
- А когда, Костик?!
- Не знаю! Всё! Очень спешу, Тамара Петровна! Всё!
Я скривил недовольную рожу, нажал кнопку отбоя и набрал без промедления другой номер.
- У телефона... - вяло ответил мой бывший одноклассник Майкл или просто блатной Миша.
- Привет, Майкл.
- Не понял... - он не узнал мой голос.
- Костик Ларионов. Вот что значит стирать телефоны.
- Опана! - Майкл слегка повеселел. - Привет, Костяшка! Да тут недавно шухер писанулся, вот и пришлось почистить циферки!
Я тут же озадачил:
- Хочу подъехать сегодня. Примешь?
- Фу ты, ну ты, ножки гнуты! - он удивился моему тону. - А чего, внатуре, такой серьёзный?
- Приеду - расскажу.
- Горит?
- Горит, Майкл, полыхает. Надо увидеть тебя.
- Та-а-а-к... - протянул он, секунду подумал и предложил. - Ну, давай забьём стрелку на десять вечера у меня во дворе за детской площадкой. Помнишь где?
- Помню.
- Там сейчас "Москвич" брошен, весь обглоданный фраером, давай около него, люблю это место. На хату пригласить не могу, ко мне один кетмень приехал, не хочет светиться.
- Понял тебя.
- А я не сомневаюсь, ты же у нас не бажман какой-то, а всё-таки писатель Костяшка, цинтряк.
- Да хорош тебе, Майкл!
- Ладно-ладно, - закончил он, - давай, подгребай.
- Добро. До встречи.
Я убрал мобильник, глубоко вдохнул свежий осенний воздух и поднял глаза на крышу своего дома.
Из белой трубы спокойно струился белый лёгкий дымок.
Я встал и быстро пошёл обратно.
Войдя на террасу, скинув калоши с валенок, закрыв за собой дверь на ключ и положив его в карман, я шагнул к газовой плите, открыл сковородку,
положил на тарелку сосиску с вермишелью и двинулся в комнату, где работал за ноутбуком. Здесь находилась смежная дверь за тёмными шторами, я распахнул шторы, освободил задвижку, толкнул дверь вперёд, переступил порог маленького подсобного помещения и с раздражением сказал:
- Ешь пока тёплое, сколько можно предлагать?
И вдруг из угла подсобки в своей белой куртке с капюшоном на голове рванулась "моя Наталья" , ударила снизу по тарелке, пихнула меня и кинулась через комнату на террасу. Тарелка подлетела из моих рук почти до потолка, перевернулась вместе с едой, упала на пол и разбилась.
Подбежав ко входной двери, закрытой на ключ, Наталья рванула ручку и бешено закричала:
- А ну-у-у, выпусти, подлец, иначе точно сядешь за похищение человека!
Я скинул пальцем вермишель, прилипшую к безрукавке, и ответил с большим сарказмом:
- Мы ещё только сядем, а вы считайте уже сидите за грубый шантаж невинного человека. И по какой же статье вы пойдёте, товарищ будущий юрист?
Наталья с кулаками кинулась на меня, но я цепко поймал её руки.
- Это ты пойдёшь по статье! - кричала она. - У меня-то есть надёжный свидетель - видеозапись, а у тебя нет ни шиша, и ты никогда не докажешь мой шантаж! - она изловчилась и сильно двинула ногой по валенку.
- Стоять, больная! Не прикасаться ко мне! Если будешь бузить, в карцер кину: у меня во дворе есть сарай с дровами, две минуты полежишь и все кости сломаешь! Хочешь?!
Она неожиданно притихла, на глазах навернулись слёзы, и Наталья отрицательно замотала головой, перепугано и жалобно запищав:
- Нет... прошу тебя: не надо: не хочу... миленький, отдай мобильник, я хоть маме позвоню, она же волнуется... миленький...
- Я только что звонил! А ну, пошла обратно в камеру! - непреклонно ответил я и потянул её в подсобку.
- Подлец, - она упёрлась, и прежняя агрессивность в момент вернулась к ней, - кто тебе велел звонить моей маме и беспокоить?! Что ты ей сказал?!
- Что ты в тюрьму попала! А ну, иди, по-хорошему прошу!
- Пусти! Не пойду! - и снова ударила по валенку.
- Ах, так!
Я пыхтел как паровоз, но дотащил её до подсобки и заволок туда, а Наталья каким-то образом успела так шарахнуть меня ногой ниже живота, что в глазах аж искры засверкали. Из груди вырвался короткий, умирающий звук, губы начали хватать воздух, и я готов был свалиться на пол, но чудом удержался и захлопнул за ней дверь, потом щёлкнул задвижкой и только теперь согнулся в три погибели и завопил:
