Ужасно-противные мысли скакали в голове и стучали по вискам, словно кулаки по стене, когда я на следующий день в двенадцать часов пятнадцать минут стоял на улице Марата с тем же фотоаппаратом и прикрученным к нему длиннофокусным объективом.
"А вдруг он здесь один? А где она? Она вполне может веселиться с другим хахалем в той же Москве, а не с отцом. Постой-постой, тебя не туда понесло, а как же обнажённый рисунок? Вот именно - рисунок. Глупо, она может быть только здесь, с ним. Если отец рисовал её обнажённой, значит, обязательно был момент полного откровения - шампанское, поцелуи, разложенный диван. Мы знаем этих художников, рисующих молоденьких девушек без трусиков и лифчиков, они все до единого "падки к сладким пирожкам" - Шекспир: Чёрт возьми, при чём тут Шекспир? Короче, подлый отец приручил Ольгу к себе, и она здесь, с ним. Они вместе придумали Астрахань, которая оказалась Питером для двоих, постелью для двоих, "вокзалом для двоих" - Рязанов: Чёрт возьми, при чём тут Рязанов? А если отец один?".
Моя шпионская дозорная точка была неплохо скрыта тонкими деревьями на той стороне улицы, откуда я следил за красивым особняком "Дома Бажанова" в стиле северного модерна. На фасаде здания висела очень скромная по исполнению, но как бы двусмысленная по содержанию афиша, которая предвещала н е о б ы ч н о е я в л е н и е:
21 НОЯБРЯ. 13: 00.
ПРЕЗЕНТАЦИЯ ГОЛОЙ ВЫСТАВКИ МИХАИЛА САЕНКО.
Я вскинул фотоаппарат, примостил к нему глаз, точно по инструкции навёл объектив на резкость и нажал кнопку затвора, сделав снимок общего вида "Дома Бажанова" с этой самой афишей.
Приглашённый элитный народ постепенно прибывал, он был одет разношёрстно: кто-то изысканно, даже классически, кто-то - в джинсах, джинсовых куртках, слегка потёртых кожанках, но со вкусом самой лучшей рекламы глянцевых журналов.
Отца с Ольгой среди них я пока не заметил.
Дорогие иномарки, среди которых не было ни одной машины "Land Rover" , уже не помещались вдоль здания и стали парковаться через улицу с моей стороны, откровенно мешая моему наблюдению, и я решил немедленно перейти дорогу поближе ко входу.
Но стоять у входа и крутить головой было рискованно и опасно, потому что все гости стекались сюда, и я мог открыто засветиться. Надвинув козырёк бейсболки на глаза, опустив лицо к своей фотокамере, будто наблюдаю за счётчиком плёнки, я влился в общую массу, вошёл вовнутрь здания и тут же попал в перекрёстный сквозняк обрывочных фраз, говорили кто о чём. О японских красках на тигровом жире. О стиральной машине, безжалостно рвущей в клочья дорогое бельё. Об открытии международной выставки автомобилей будущего. О гадкой сиамской кошке, которая писает в тапки приходящих гостей. Об уникальной галерее художника-дельфина в Севастополе. О любимой певице Путина, которая родила два часа тому назад, но: по-моему: не от Путина, я толком не расслышал.
Охранный пост был серьёзным и внушительным. Один из четырёх стражей порядка внимательно изучил мою аккредитацию, заглянул под козырёк бейсболки, вернул мне документ и пропустив дальше.
Ожидая свою очередь в гардероб, я зорко оглядел просторное фойе - отца с Ольгой здесь вроде бы не наблюдалось.
Как только я получил гардеробный номерок, ко мне быстро скользнул молодой стюард и предложил шампанское на подносе. Я молча отказался коротким движением руки и поспешил по ступенькам, ведущим в какое-то помещение.
Это был огромный и ярко освещённый мраморный зал с длинными столами, покрытыми ослепительно белыми скатертями. На столах красовалась щедрая "поляна" бутылок, закусок, всевозможной горячей еды, фруктов, овощей, фужеров, рюмок, чашек и пузатых самоваров.
В конце зала виднелась широко распахнутая большая резная дверь, ведущая в смежное и самое главное помещение, откуда бросались в глаза очертания картин.
Мраморный банкетный зал имел четыре высоких и витых колонны, которые стояли в каждом углу и достигали потолка, украшенного весёлой мозаикой, к одной из таких колонн я очень удачно пристроился сбоку и как бы спрятался, но при этом хорошо видел и вход, и длинные столы, и открытую дверью картинной выставки.
"Мои коллеги фотографы" , которых здесь наблюдалось с огромным избытком, работали иначе: ходили смело по залу, трещали затворами и блистали вспышками ламп, у них - другая цель.
Я же не спешил, ждал, немного волновался, но был весь внимание.
Тысячи жадных губ - мужских и женских - полоскались в бокалах шампанского, рюмках водки, коньяка, виски и вина. Миллионы зубов молотили салаты, терзали куриные ножки, телячьи грудки и прочее, прочее.
Народ прибывал и прямым ходом окружал желанные столы.
В этом океане беспредельного питья и еды я никак не мог отыскать два нужных мне объекта: отца и Ольгу. Неужели ошибся?
И вдруг - чёрт возьми, наконец-то - со стороны картинной выставки вальяжно вошёл в мраморный зал мой отец с бокалом шампанского, на нём аккуратно сидел чёрный кожаный костюм, пиджак был расстёгнут, и под ним ярко горела жёлтая рубаха. По правую руку отца семенил толстый, лысый мужчина и курил сигару, по левую - размеренно шла худая и стройная женщина очень похожая на Ирину Хакамаду. Отец увлечённо о чём-то рассказывал, бурно жестикулировал, и через край бокала плескалось шампанское.
Ольги с ним не было.
Я вскинул фотоаппарат и вспомнил инструкцию: навёл на резкость и щёлкнул затвором, длиннофокусный объектив позволял снимать достаточно крупно, не смотря на то, что человек находился достаточно далеко.
Все трое неспешно подошли к столу, лысый толстяк взял бокал шампанского, сунул в руку "Хакамаде" , поднял свой, и они чокнулись.
Моя фотокамера снова примостилась к зоркому глазу, и снова щёлкнул затвором.
Увы, Хакамада оказалась ненастоящей, я точно разглядел, это был двойник.
И вдруг - чёрт возьми, наконец-то - по залу в сторону отца и его друзей шла: не шла, а порхала: не порхала, а струилась лёгким ветерком в голубом щёлковом платье моя Оленька - свеженькая, чистенькая, похожая на очаровательную живую куколку.
"ОПАНА!" - громко пропела моя душа. - "ВОТ ОНО! СЛУЧИЛОСЬ! ВСЕ В СБОРЕ!" , - я резко поднял фотоаппарат и был наготове, ожидая интересного, разоблачительного кадра.
Подлетев к отцу, Ольга запросто положила руку на его плечо, а лысый толстяк услужливо протянул ей бокал шампанского.
Я быстро щёлкнул затвором.
Секунда - и отец нежно поправил Ольгины волосы, упавшие на лоб, а потом что-то очень лестное сказал в её адрес.
Я в диком ужасе дрогнул всем телом, но сдержался и снова щёлкнул.
Дальше - хуже: для меня, для компромата - идеально.
Продолжая явно хвалить Ольгу, отчего та игриво смущалась, отец взял и надолго присосался к её в щёке.
Я вовремя успел, и кадр был сделан.
Утончённая "Хакамада" дружелюбно улыбнулась Ольге, о чём-то спросила, та охотно ответила и мягко положила ладошку на грудь отца, он засмеялся и тепло прикрыл Ольгину руку своей широкой "граблей".
Я тут же снял эту милую сценку.
Довольный отец смеялся, а Ольга протянула к нему губки хоботом слоника, ожидая прикосновения его губищ. Какой кошмар!
Но я снимал и снимал, компромат набирался довольно успешно.
К весёлой компании теперь подошёл мужчина очень похожий на Владимира Жириновского, пожал руку отцу, поцеловал дамам пальчики, подхватил лысого дядьку под локоть и повёл его в картинный зал.
Поскольку я всё время смотрел в объектив, то сразу заметил - Жириновский был тоже ненастоящий, а двойник.
Отец с Ольгой повернулись спинами, и лиц не стало видно, он привычным жестом крепко обнял её за талию, притянув к своему бедру, и они вышли из кадра.
Я щёлкнул затвором, а мои зубы скрипнули до боли.
Народ резко бросил трапезу, хлынул за "Жириновским" и лысым дядькой, отец с Ольгой на время потерялись.
Мраморный зал пустел, и я последовал за всеми, стараясь прятаться за спины и пробираясь то вправо, то влево в поисках своих "подопечных" , а передо мной невольно стали открываться живописные "шедевры" Михаила Саенко.
Это были двухметровые картины, исполненные маслом и обрамлённые резными полированными рамами. На них блистали в полный рост и в полной наготе известные политики, певцы, актёры, телеведущие и спортсмены: "Ирина Хакамада" , "Владимир Жириновский" , "Филипп Киркоров" , "Ирина Салтыкова" , "Максим Галкин" , "Екатерина Андреева" , "Светлана Хоркина" , "Виталий Кличко". Глаза разбегались. Часть персонажей огромных полотен откровенно стеснялись и прикрывали свои потаённые прелести то руками, то лёгкими платочками, то осенними пожелтевшими листьями, то круглыми блюдцами, то фужерами или чашками. Другая часть была полным бесстрашием в своём обнажённом обличии.
Толстый и лысый дядька с сигарой в зубах должно быть оказался самим Михаилом Саенко, потому что каждый второй пожимал ему руку и говорил что-то хвалебное и приятное.
Я повернулся в сторону и снова увидел отца с Ольгой, они стояли у картины, изображавшей "Ирину Хакамаду".
Я вскинул фотоаппарат и был наготове, плечи и головы посетителей иногда скрывали от меня то его, то её, и приходилось ловить удачный момент.
Глядя на картину, отец наклонился к Ольгиному уху и что-то прошептал.
Я щёлкнул затвором и притаился.
Закончив шептать, он мягко поцеловал Ольгу в мочку уха.
Я тут же щёлкнул.
Ольга повернулась к нему и с улыбкой показала кончик язычка, она играла и веселилась - сучья змейка! Отец оскалился грозным зверем и хотел тяпнуть за этот кончик - игривый сучок!
Затвор фотоаппарата снова щёлкнул.
Теперь их руки схватились сзади "любовным замочком" , а пальцы крепко сплелись.
Затвор не умолкал, щёлкал и щёлкал.
Я заметил, как Ольга замерла, потом резко обернулась назад в мою сторону и сильно забеспокоилась.
К великому счастью спина "Виталия Кличко" случайно, но вовремя закрыла меня.
- Мне кажется... где-то здесь... Костик... - испуганно и тихо сказала Ольга.
Отец удивлённо взглянул на неё и пробасил в своей актёрской манере:
