- Ты шутишь или рехнулся?! - прорычал я. - Ты что мелишь?! Может нам прокатить Ольгу за этой кобылой прямо перед окнами двадцать третьего отделения милиции, оно здесь рядом, через дорогу, тогда уж сухари точно обеспечены! Я что-то не пойму: то ли ты дурачишься надо мной, то ли цену набиваешь?!
Он хмыкнул и ответил:
- Спокойся, Константина, спокойся. Цену-цену, конечно, цену.
- Ну и сколько вы хотите?! Только не морочьте мне голову татарскими кобылами!
- Нам можно пошушукнуть?
- Можно, только быстрей!
Они довольно быстро пошушукались, и Коля доложил:
- Карашо, Константина. Мы не берём кобыла татарин-дворник, чёрта с нея. Мы берём твоя рискованный плана, но отченно просим: повышать деньги - не пятнадцать тысяча, а восемнадцать тысяча. Плюс - кормиться не один колбаса, сыр и селёдка, а молоденький курочка, красный икра, оченно короший водка и ещё не мешай бы нам овощи-фрукты. Вот так-то, Константина.
Я кисло улыбнулся и укорил его:
- Эх, Коля-Коля, ты думаешь, я сразу не понял, к чему ты тянешь резину? Ладно, будь по-вашему. Что - рады? Обобрали человека до нитки и рады?
Они все трое хитро захихикали, и Коля ответил:
- Однако боязно, Константина, поэтому рады. Твой Ольга и твоя папа мы карашо знай, карашо к ним относись, а затра придётся мало-мало на них свой рук применяй. Ты понимай как это трудно по-человечному? Мы рады, что побольше деньги нас успокоит и наша совесть очень хорошо смягчайся.
- Ладно-ладно, по рукам, ну вас... - сказал я и протянул ладони, - так и быть, меняю расценки, меняю обычный закусочный стол на королевский обед, и каждому калмыку - по Мерседесу.
Они все трое громко засмеялись и хлопнули меня по ладоням.
Мне было не до смеха, потому что совсем скоро наступит завтрашний день...
И ЗАВТРАШНИЙ ДЕНЬ НАСТУПИЛ...
ЧЕРЕЗ ТЕМНОТУ...
ЧЕРЕЗ РАННЕЕ ХМУРОЕ УТРО...
ЧЕРЕЗ БЕГУЩИЕ С БЕШЕНОЙ СКОРОСТЬЮ ЧЁРНЫЕ ОБЛАКА НА СЕРОМ НЕБЕ...
ЧЕРЕЗ СУМАСШЕДШЕЕ БИЕНИЕ МОЕГО СЕРДЦА, СТУК КОТОРОГО СЛЫШАЛСЯ, КАЗАЛОСЬ, ВО ВСЕЙ ВСЕЛЕННОЙ...
Моё воспалённое воображение быстро рисовало яркую картинку: чёрный "Lend Rower" подвозит Ольгу к метро, она целует отца, открывает дверцу машины, стройные ножки в красных полусапожках касаются тротуара и топают по лёгкому снежку в сторону нашего дома, который виден совсем близко. "Lend Rower" срывается с места, и отец мчит куда-нибудь скоротать несколько часов, чтобы вскоре вернуться обратно к тому же дому.
Пока я фантазировал на тему их приезда, Ольга действительно шла по двору в тёмно коричневой куртке с большой спортивной сумкой на плече, она завернула к подъезду, стремительно подходя к нему.
Четвёртый калмык-дежурный, взятый мной специально для улицы, опёрся на длинную палку метлы и достал телефон...
Три "китайских стража" в полной готовности сидели на кухне, я был с ними, но без костюма. В моей руке резко зазвонил мобильник, и все насторожились.
- На связи! - ответил я.
Голос дежурного торопливо доложил со двора:
- Ольга вошёл в подъезд!
- Понял! - сказал я и кивнул всем троим. - Вперёд, "китайцы"! Началось!
- Мы сделай всё, как ты велел, Константина! - строго и чётко уверил Коля-калмык.
Нацепив на лица страшные маски с большими красными ушами, с белыми клыками в открытых пастях, широкими синими носами и узкими щелками для глаз, они мгновенно заняли места в прихожей: два спрятались за одежду вешалки, а другой притаился у входной двери.
Подождав несколько секунд и убедившись в полной готовности, я скрылся за дверью своей комнаты.
На краю дивана настороженно сидела Наталья, прикрыв уши ладонями. Она испуганно посмотрела на меня и тихо спросила:
- Идёт? . .
Я кивнул.
- О, Господи, скорей бы, скорей бы, скорей бы... - пролепетала она.
Я прилип к стене и внимательно начал слушать.
И вот: Ольгин ключ наконец-то открыл замок, который звучно лязгнул два раза, входная дверь открылась с тихим скрипом, и шаги ступили в прихожую.
- Эй, Костик! - раздался весёлый Ольгин голос. - Ты где?! Ау-у-у!
Наталья закрыла глаза и ещё сильней обхватила уши.
В прихожей резко щёлкнул включатель, Ольга коротко взвизгнула и тут же замолчала, на несколько секунд зависла бурная суета, потом перешла в чёткие размеренные движения рук и ног, и всё невидимое действие переместилось, по-моему, в отцовскую комнату, как и должно быть по плану.
Я заглянул в щелку своей приоткрытой двери и увидел на полу Ольгины сапоги, куртку, спортивную сумку и скомканные джинсы, потом шагнул к Наталье и потрепал её за плечо.
Она открыла глаза, отпустила уши и с надеждой прошептала:
- Всё? . .
- Пока, думаю, всё, - ответил я. - Сейчас войдёт Коля, и будет продолжение. Ясно?
Она кивнула и снова прижала уши ладонями.
Я отрицательно помотал головой.
Наталья поняла и опустила руки.
- Не бойся, - сказал я, - она уже не сможет ни визжать, ни кричать, будет только мычать, потому что рот заклеен пластырем.
Наталья ужаснулась, сдержалась и тихо произнесла:
- Почему ты так спокойно об этом говоришь, Костик... она ведь моя сестра: какая-никакая, а сестра:
- Потому что я ненавижу её. А тебя что жалость обуяла? Ты же совсем недавно так ревела в машине, глядя на фотографии.
Вошёл Коля-калмык со спущенной маской и шёпотом доложил:
- Ольга готов, можно поставлять на горох.
- Молодец, - похвалил я и показал на Наталью, - она пойдёт с нами ставить Ольгу на горох. Пойдёшь?
Наталья проглотила тяжелую слюну и с огромным трудом ответила:
- Пойду:
Когда мы втроём - я, Наталья и Коля-калмык - вошли в костюмах и масках в отцовскую комнату, Ольга лежала на полу в одних трусах и лёгкой кофте, руки и ноги были завязаны назад, причём кисти и ступни - ловко перехвачены единым узлом. Её рот был заклеен широким пластырем, она нудно и противно мычала, лицо выражало дикий испуг, а слезливые глаза умоляли о пощаде.
Казалось, Ольга узнала меня и Наталью, но: это только казалось, потому что костюмы и маски были абсолютно одинаковы, и ничего заподозрить было невозможно.
Мы все трое чётко и делово подошли к длинному ряду серых бумажных пачек, на которых было написано ГОРОХ, взяли по пачке, открыли и демонстративно стали высыпать в большой продолговатый деревянный жбан, с каждой секундой всё больше и больше устрашая Ольгу. Повторив несколько раз этот процесс, мы с Колей теперь дружно приподняли "несчастную пленницу" и опустили голыми ногами на горох. Высокие края жбана, которые были Ольге почти по плечи, никак не позволяли выбраться из него со связанными руками и ногами, как бы этого ни хотелось.
Ольга молчаливо заплакала, затряслась и поняла всю свою безысходность: твёрдые круглые шарики совсем скоро начнут давить на ноги и мышцы.
Недалеко от неё стоял точно такой же жбан, уготованный для другого пленника.
Мы все трое развернулись, почтительно поклонились Ольге, поднеся к маскам ладошки-лодочки, и вышли:
За кухонным "праздничным" столом я и Наталья ничего не ели и не пили, всю еду и водку поглощали только калмыки, мирно и тихо о чём-то курлыкав на своём языке.
Я крутил пустой стеклянный стакан и напряжённо думал.
Наталья изредка глядела на меня, мазала хлеб красной икрой и заполняла тарелку.
Коля перегнулся через стол и сказал:
- Константина, мне пойти проверяй Ольга, она много-много на горох стоять, кабы чего ни случайся, - и кивнул на часы.
Я поднялся и мрачно ответил:
- Сам проверю, ешь, - и протянул ему мобильник. - Будь на связи, может Саша звонить.
- Я с тобой, - решительно сказала Наталья и вышла из-за стола.
- Пошли.
Мы запахнули костюмы, нацепили маски, я взял большую чашку и налил холодной воды из-под крана...
Войдя в отцовскую комнату, я заметил, что Ольгина голова безжизненно повисла в сторону.
Наталья хотела кинуться к ней, но я остановил её прыть и двинулся один.
Ольгины глаза были закрыты.
Я налил в ладонь воды и плеснул ей в лицо, потом ещё раз и ещё.
Голова мотнулась, веки открылись, Ольга простонала, посмотрела на меня и замычала.
Секунду-другую я глядел на неё, а потом хлёстко ударил по лицу. Она заплакала.
Наталья ахнула из-под маски, но звук был глухим и совсем неразличимым - мужской или женский.
Дверь комнаты вдруг резко распахнулась, и я увидел, как из глубины прихожей меня отчаянно манил Коля-калмык и тыкал пальцем на кухню.
Я выскочил из отцовской комнаты, утащив за собой Наталью, и плотно закрыл дверь.
Когда я влетел на кухню, все калмыки стояли в полной готовности, а Коля поспешно сказал:
- Твоя папа приехал, из машин выходит.
- По местам, "китайцы" , быстро, - я скинул костюм с маской и отдал Коле.
- Константина, - впопыхах заметил он, - твоя папа есть не твой Ольга, он шибко здоровый, одним пальчик не скрутить, надо вдарить мало-мало.
- Вдарь, только синяков не надо.
- Я умей так, что синяк не будет.
- Всё, Коля, вперёд.
"Китайцы" заняли места, а мы с Натальей опять скрылись в комнате.
На этот раз она была очень серьёзна, сосредоточена и вовсе не стремилась закрыть уши, стояла рядом со мной и слушала прихожую.
Когда раздался щелчок замка, наши взгляды жёстко перехлестнулись, и до нас долетело, как шумно и весело отец ввалился в прихожую, пропев на всю квартиру:
- "Собрание друзей не видел лучше я!
Мы все в одном ключе!
Мы все в одном созвучии!"
Шекспир.
А потом добавил ещё веселей, должно быть разглядев праздничный стол на кухне:
- Ага! Они уже пируют, голубки мои! Не дождались и пируют! Вы где?!
Больше отец ничего не пропел и ничего не сказал, а только издал короткий неразборчивый возглас и тяжело упал. Возникла суета, которая нарастала с каждой секундой, кто-то упал ещё, затем - шлепки, удары, и всё якобы стихло, а стремительное действие перенеслось в отцовскую комнату, и ясно послышалось, как бьётся дробью сыпучий горох о пустое дно здорового жбана.
