К девятому классу влюблённостей у меня была туча, некуда было рассовывать. Со скоростью три девушки в час я влюблялся в одноклассниц, соседок по подъезду, девочек с параллельных классов, девочек из драмкружка, из циркового, из танцевального, девочек в пионерлагере, девушек-вожатых, проводниц в поездах и стюардесс, девочек из соседнего двора, молоденьких врачиц и медсестер, девушек из кино, из телевизора, спортивных передач, кабин троллейбусов, официанток и девушек-продавщиц, и так далее, так далее. Не во всех подряд, понятное дело. Но в самых-самых.
Влюбленности настигали мгновенно и в самых неожиданных местах. Это могла быть продавщица в магазине «Голубой огонек», что носила на работе ультракороткий форменный сарафанчик, полностью открывавший длинные стройные ноги, которые к тому же дополнительно удлинявшимися босоножками на платформе. Она и состояла-то, в общем, из ног и ресниц. Работала она в отделе радиодеталей, где мне, к сожалению, покупать было нечего. У прилавка этого отдела всегда была толпа «покупателей» — не пробиться.
Или, хотя бы, двоюродная сестра моего друга, что приехала из пригорода поступать куда-то и жила некоторое время у них дома. Девушка была упоительно красива. Такая медно-рыженькая, миниатюрная, к которой как нельзя лучше подходила фраза: «…<её> рост льстил мужчинам. Она была маленькая, и даже самые плюгавые мужчины рядом с нею выглядели большими и могучими мужами». Понять, что я влюблён в неё и погиб навеки помог случай, когда она сама пришла, позвонила в нашу дверь и пригласила меня к телефону. Домашние телефоны в нашем подъезде установлены были всего в трёх квартирах. У моего друга телефон в квартире был. Я спустился, прошел в комнату, взял трубку и обомлел. Вытянув ноги, она сидела на диване рядом с телефоном и красила ногти на левой руке. Пузырёк с лаком она ставила себе на бедро, подвернув и без того ультракороткий халатик. Её скрещенные голые ножки, открытые почти до самого предельного предела прямо перед моим носом, начисто отбили способность соображать. Напрасно у меня что-то пытались выяснить по телефону, если я и отвечал, то не на те вопросы, или вообще никак. Глядя сверху вниз на роскошную двоюродную сестру, точнее на открытые части её тела, я вообще ни о чём думать больше не мог, моля только об одном: чтобы телефонный разговор длился как можно дольше. Боже, как я хотел её, еле вытерпел это мучение. Не помню, как закончил разговор, вышел и поднялся к себе в квартиру.
Но речь не о ней, к сожалению, а о другой соседке, к счастью.
Она тоже была старше меня, жила в доме напротив, этажом ниже и уже окончила школу, а мне на тот момент не хватало почти семь месяцев до моего 16-летия. Окно одной из наших комнат выходило как раз на окно её комнаты и балкон. Как-то летним утром я случайно увидел её в сильно обнажённом виде, правда мельком, и потерял сон. С того момента я стал подкарауливать её, особенно по утрам. Она не слишком обременяла себя глупостями вроде задёргивания штор, и я несколько раз уже не мельком смог увидеть всю красоту соседки. Она казалась мне стройной, прохладной, сияющей и недоступной. Уверен, она заметила мои подсматривания, во всяком случае, прекрасно знала, кто я, когда мы случайно столкнулись у её подъезда и она, назвав меня по имени, сразу же попросила помочь занести одну из двух больших сумок к ней на четвертый этаж. Скинув босоножки и непрерывно тараторя о каких-то глупостях, она, не обращая внимания на мои отнекивания, стала готовить чай на кухне, чтобы «хоть как-то отблагодарить за помощь». Потом вспомнила, что у неё есть бутылка вина, но не оказалось штопора, и мы стали искать шуруп, чтобы ввернуть в пробку, потом отвертку, потом клещи, чтобы пробку вынуть. Пробку мы раскрошили так и не открыв вина, на что она сказала: «ну и ладно», предположив, что мне вина пока и нельзя и поинтересовалась, сколько мне лет. Я и так уже не знал, куда себя деть, куда девать свои глаза и не смотреть на неё. Формально, она, конечно, была в платье или там в сарафане, но, по сути, они ничего особенного не добавляли к её трусикам. А соседка вдруг подошла близко-близко, обняла за шею и неожиданно крепко поцеловала меня в губы. Дёрнувшись, я до звона в голове приложился затылком о стену, а она внезапно расстегнула «молнию» на моих брюках и быстро нашла то, что и не спрячешь. Прекрасно помню, как она при этом содрогнулась всем телом, будто молния пробила от макушки до коленей. Отрицать очевидное стало просто глупо. Платье с неё слетело мгновенно, а я растяписто запутался сначала в брюках, потом в носках. До футболки дело не дошло, и мы оказались на диване. Кончилось всё очень быстро, и мне стало стыдно, я-то ведь почему-то представлял себя умелым и всё понимающим, а она улыбнулась, выскользнула из-под меня, щёлкнула по носу и шмыгнула в ванну, наказав мне снять футболку. В кино девушки из душа выходят завёрнутыми в полотенце, у нее, наверное, не было большого полотенца, и она вышла просто так. Прижавшись ко мне, мокрая, она устно вернула мне утраченную готовность, чем ошеломила окончательно и амазонкой села сверху. Движения её были тихими, неспешными, какими-то тягучими, доводящими до помрачения трепетной игрой влажных потаенных мышц, я не мог больше терпеть, мне хотелось поддать снизу скорости и финиша, так изматывала меня эта сладостнейшая истома, я пытался двигаться сам, но она останавливала и продолжала сама всё также медленно и плавно. Я не выдержал снова.
Будто не замечая, она продолжала двигаться и очень-очень скоро я снова набрался сил, дав себе честное слово держаться как можно дольше, даже закрыл глаза. Но и с закрытыми я всё равно чувствовал свежее бескорыстие горячего девичьего тела, видел перед собой всю её красоту, всю прелесть происходящего, ее неспешные движения вверх-вниз, вверх-вниз. Видел её лицо, приоткрытые губы, закинутую назад головку со спадающими льняными волосами, её покатые плечи, тяжелые как виноградные грозди груди, капельки влаги на коже, её живот, тонкую талию, утопленный в маленькую ямку пупок, сжимающие меня округлые бёдра, чуть заметный светлый пушок на них — первая, самая первая в моей жизни женщина, и первая в моей жизни близость. Этого уже никогда не забыть и все, что происходило потом – только попытки вернуть ощущения щенячьего восторга обладания, который испытал в самый первый раз. И так со всем. С первым поцелуем. Да что там поцелуй! Первое прикосновение к руке, вот просто, когда взял девочку за руку. В нем больше счастья, чем во всех последующих годах занятий сексом и этого чувства уже не вернешь.
Близость наша длилась целую вечность, и я изо всех сил терпел, желая продлить очарование. Она вдруг оперлась ладонями о мою грудь, боясь дохнуть приоткрытым ртом, наклонилась и резко вздрогнула, потом ещё раз и мелко-мелко задрожала, прижавшись своей дивной грудью к моему телу, только чуть-чуть двигая попой, застонала хрипло и прерывисто, а я отчего-то понял, что сдерживаться больше не нужно и нет уже сил и не выдержал снова, на этот раз гораздо дольше и сильнее, так, что она еле удержалась «в седле». Подняться она смогла лишь тогда, когда сердца наши успокоились совсем. Нежно и легко поцеловала меня дрожащими улыбающимися губами и скрылась в ванной. Я уже оделся, потоптался у двери, когда она, наконец, выглянула, мокроволосая, какая-то притихшая, ласково попрощалась и попросила меня заходить, когда захочу. Я открыл замок и вышел. Хотел я очень, но в следующий раз я пришёл к ней нескоро и уже с неполным высшим образованием по этой части.
