Если бы Боря заметил наше паскудство, то скорей всего навыдумывал бы себе кучу объяснений, но Любу ни в чём не обвинил бы и меня не прибил. Однако, повезло, сомнительная проверка силы приворота не состоялась. Когда незадачливый Отелло, кряхтя, принял на полу сидячее положение и застонал, обхватив голову, я, отвернувшись, застёгивал ремень, а Люба отодвигалась от меня, одновременно затягивая на запахнутом халате пояс. На её лице аршинными буквами было написано удовлетворение, сквозь которое, однако, проглядывали строки тревожности. А ну как начнётся? Боря совсем не мальчик. Она даже зажмурила глаза, от возможной опасности отгораживаясь.
- Как башка болит, млять! - простонал Боря. - Ох, мля, кровь! Откуда? . . Млять, башка разбита. Это я что, у Любы?! - пришло, наконец, узнавание среды и обалдевание от окружающей разрухи. - Это всё я?! - поразился, когда его взор упёрся в Любу. И заранее попросил прощения. - Прости меня, Любаня, я ничерта не помню!
- Угу, - почти неслышно согласилась испуганная Люба.
- А кто это с тобой? - спросил Боря с подозрением. Ноздри его раздулись, глаза сузились.
Вообще-то, мы с Любой сидели на кровати на пионерском расстоянии друг от друга.
- Я всё объясню! - воскликнул я, подняв руки в жесте беспомощности - Я - ученик Любови Михайловны, меня в эту ночь выгнали родители, и я не знал, где ночевать. Позвонил учительнице, она согласилась меня приютить. - Видя глаза Бори, наполняющиеся кровью, вспомнил и быстро произнёс, - меня зовут Пётр. Петя, - уточнил, вспомнив собственный наговор. Услышав имя, Боря успокоился. Снова взялся за голову.
- А кто тебя отметелил? Я, что ли? Или отец? -последнее спросил с надеждой.
- Ты, конечно! - встряла Люба, гордо задирая подбородок, почувствовав, что любовник плывёт. - Приревновал меня, придурок, и давай мальчишку бить. Ещё и меня прихлопнуть грозился. Пришлось тебя настольной лампой успокоить. Видишь осколки? И кровь на полу с твоей головы: а как ты, кстати, ко мне попал? Я тебе ключи не давала. Мы же совместно вопрос поднимали, помнишь?
- Любонька! - возопил Боря, готовый встать на колени, если любимая скажет. - Я ничего не помню, поверь мне! А ключи: казни меня, Люба, но снял слепок: ничего такого не думал, просто хотел: иногда: - замялся, не зная, как сформулировать мысль. - Ты сказала, что к маме поехала, а я напился с пацанами, думал, зайду, посплю: и не помню:
- Так ты ключ украл?! - упёрлась Люба, из желания скрыть собственную неверность давя на факт обмана. - Своровал, вломился, и я виновата?!
- У-у-у, - Боря завыл, сильнее сжав голову, - Любонька, прости меня! всё, что угодно для тебя сделаю! Не хотел я, как-то само собой! Ключи будто сами к руке прилипли, я их в пластилин: не думал тебя обидеть, прости: ты сказала у мамы будешь:
- Самолёт полный ушёл, - правильно среагировала Люба, - а после мама позвонила, сказала, что не так всё страшно, можно не ехать. А вот ты меня огорчил.
Боря бросился целовать Любе колени.
- Прости, прости, любимая, всё, что угодно для тебя сделаю, только прости! Не помню ничего, прости: а ключи я тебе отдаю, забирай! Больше никогда, ничего без твоего разрешения! . . и ты меня извини, братан, бес попутал:
У неё глаза на лоб полезли. Опомнилась лишь через минуту и остановила безобразие. Но было видно, что новое Борино поведение ей понравилось.
Я, списанный "общим собранием" по болезни, пролежал на софе в большой комнате, чтобы не мешать, - они вдвоём прибирались в спальне, - холодил лицо замороженной курицей и уснуть не мог.
Так и провалялся до восьми утра, нисколько не ревнуя Любу, когда та легла с Борей, причём только спать, о чём зачем-то предупредила сама Люба, и с рассветом поехал домой.
Боря в ходе уборки признался, что никакой он не ВОХРовец, а вор-домушник. Частые командировки объяснялись гастролями, а вовсе не сопровождением ценных грузов, как пел до этого Любе. Жена в курсе его занятий, дети нет.
День рождения получился скомканным. Мама заохала, запричитала, увидев моё раздувшееся личико с глазами - щёлками, и не могла успокоиться. Пришлось применить гипноз, на который она, разумеется, легко согласилась.
- : спать! - произнёс я, останавливая колебания ёлочной игрушки. Маятник использовал, чтобы не напрягаться; котёнок коротким "мур" похвалил за правильное решение. С каждым разом я всё лучше и лучше чувствую его или её, ведьмины, эмоции.
Внушил не замечать побитого вида и ни о чём не спрашивать, не приглашать гостей сегодня. Напоследок, подумав, велел в следующий раз входить в глубокий транс, поймав мой взгляд и услышав "спать". То же самой проделал с проснувшейся сестрой, когда она, выходя из ванной, на меня наткнулась и чуть в обморок упала. О Мишке, разумеется, после промывки мозгов не спрашивала.
В общем, скучно. Поели, вина выпили, тортик со свечками разделили. Мама подарила мне смартфон с обалденной камерой, Катришка безделушку - кожаный браслетик с янтарной вставкой. Примерно в обед я позорно уснул и проспал до утра. Кошмаров, вопреки ожиданию, не видел - ведьма затаилась.
Глава 6
В школу думал не ходить неделю, пока отёкшее, синюшное лицо не вернётся в более пристойное состояние, а получилось три дня. Зажило, как на собаке. Остались фонари - светофоры, красиво цветущие зелёно-жёлто-фиолетовым калейдоскопом.
- О, Петруха явился, - со смехом заявил Костян, мой новый одноклассник. В школе он, как говорили окружающие, держал мазу. - Гюльчатай от титьки не отпускала, Абдулла застал и маленько зарезал? - мальчишки грохнули со смеху, девчонки заинтересованно поглядывали. Отцветшие фингалы под глазами всё ещё светились.
- Да пошёл ты: - ответил я, собираясь сесть за парту, но Костян подскочил.
- Куда пошёл, лох недорезанный? - Спросил с вызовом.
Сам от себя не ожидая, я ударил его, целя в челюсть, вложив всю силу. И никто из присутствующих подобное реагирование от меня, типичного ботаника, не предвидел. Класс ахнул. Костян упал. На после уроков забил стрелку за соседними гаражами, один на один. Если бы мне два года назад сказали, что я буду запланировано драться, я не поверил бы, а сейчас сомнений не испытывал. И страха не было от слова совсем.
Счёт при стечении народа получился равным. В конце разборок мы лёжа мутузили друг друга, пока нас не разняли. Через пятнадцать минут мы с Костяном не просто помирились, а друзьями стали. Костян купил пиво и мы, совместно с его прихлебателями, по душам пообщались в какой-то подворотне. Новые фингалы ещё только зрели, обещая сумасшедше весёлое цветное развлечение.
Нас с Костяном пропесочили на педсовете, не забыв вызвать родителей, зато в школу ходить мне теперь интересней стало. И как-то случайно прознал, что ко мне прилипло прозвище "Дикий" , которое, кстати, появилось задолго до драки. У девчонок, заметил, интерес ко мне проснулся как к объекту мужского пола, а не как к бесполому ботанику с просьбой списать домашку. С некоторыми симпатяжками я был бы не прочь развлечься, однако одна, самая красивая, будто кислород перекрыла. Запала в сердце приятной занозой, вынимать которую не хотелось; до глубины души проняла меня Ленка.
- Не, Петруха, Ленка известная кайфоломка, - просветил меня Костя. - У этой сучки течки не бывает, зад ни за что не подставит - не та порода. Хочешь, с Танюхой или вон, с Катькой замути, я устрою. Шлюшки на районе известные. Забей, братан, на Ленку! Красотку - недотрогу из себя корчит, стопудово обломаешься, как я в своё время.
- А я попробую, - возразил я упрямо.
- Базару нет, но я предупредил, братан.
После драки у меня как глаза открылись, и я в школе увидел вокруг себя людей. Разных, живых, хара́ктерных людей с их заботами и проблемами. Костян был прост на две копейки, но с самомнением на рубль. Строил из себя крутого и учился исключительно из-пол родительской палки, которые после школы застолбили для него местный универ, платный вариант, разумеется. К большему Костян не стремился. Тупым он не был, а был, можно сказать, без амбиций. В вихрастую башку его была туго забита околоблатная романтика. Он с дружками занимался лёгким рэкетом малолеток и воровством в супермаркетах, зарабатывая на пивас с сухариками и редкие походы в ночной клуб Нирвана. Попытался и меня подтянуть к бизнесу, но я отказался. Настаивать он не стал. Пригласил сходить в клуб.
- Там, братан, с гвардами давно перетёрто, пускают в лёгкую. За тебя словечко замолвлю, подпишусь. - Я пообещал подумать.
Лена представлялась мне идеальной, без изъяна, как древнегреческому Парису виделась Елена Прекрасная. Красивая: высокие славянские скулы и прямой греческий носик при чувственно припухлых губках, стройная, фигуристая, натуральная голубоглазая блондинка, вечно одетая в джинсы или иные брюки, аппетитность форм намеренно подчёркивающих. Неглупая, вопреки расхожему мнению о беловолосых девушках, в меру ироничная, на лице всегда загадочная улыбка; держалась крайне независимо, но не зазнавалась. Девчонки ей, по-моему, завидовали и, возможно, строили козни, но в глаза общались приятельски; вечно возле неё крутились, похохатывали, ходили с ней в положении свиты во главе с королевой.
Применять к ней гипноз почему-то категорически не хотелось, а желалось завоевать девчонку по-честному. Я бы приступил к наступлению сегодня, если бы малодушно не откладывал атаку на завтра; и так день за днём. Лишь подглядывал украдкой, словно пятиклассник, который в женскую раздевалку дырочку просверлил и боится попасться. Как дурак, в общем. А тут, как всегда неожиданно, старуха проклюнулась. И каникулы настали.
- Дурак! Глупец! Митрофан! Недоросль! Лох! - самые мягкие эпитеты старой ведьмы. Последнее слово показывало, что современной лексики бабушка не чуралась.
- Да я всего ночь, просто чтобы первый раз: - оправдался я, не понимая, что ей надо, в чём суть претензии.
- Невинности он лишился, дева непорочная! Леший тебя замотай: О-о-о, земля изначальная, как я от тебя устала, колдунишка ты недорезанный, мало вас, видать, люди жгли:
